Грачи улетели

– Долго жить в пятницу. Блядь, ты глухой? Дядька Тепа в пятницу! Не знаешь?

Чибирев ткнул Щукина в плечо кулаком: трезвей, гад. Старый боксер держит удар.

– Господи, как мне плохо, – простонал Щукин.

Е-е-е, – заеекалось у Бориса Петровича, уже много лет он не позволял себе этого; сам прервал себя, сам себя испугавшись; рот скривило ему.

– Что ты, Щука? Зачем ему в пятницу? А?

– Скоротечка… как спичка… за два месяца… точка…

– Блядь, Щука, не шути. Какая течка, на хуй? Какая точка? Это у собак течка! Ты брось, точка! Я его месяц назад видел!

– А я в четверг!.. И в пятницу!.. И в среду!.. – выкрикивал Щукин; он был похож на сумасшедшего; я сам похож на сумасшедшего, подумал Чибирев.

– Щука, он был здоров. Месяц назад. Что ты несешь, придурок? Ты сколько водки выжрал?

– Завтра. Я завтра… – К себе уходил в комнату.

Борис Петрович последовал за ним, споткнулся о пишущую машинку, ушиб ногу (и без того ушибленную), обложил Щукина матом; Щукин грохнулся на тахту, так что загудели пружины.

– Кресло-кровать… мать… Сам разбери. И – отключился.

Да ничего Борис Петрович не собирается разбирать – ни кресло, ни кровать. Да пошел он на хуй, кресло-кровать! Что это за, еб твою мать, кресло-кровать? Блядь, кресло-кровать! Генерал-майор! Слесарь-монтажник! Массовик-затейник, блядь! Шкаф-купе, роман-блядь-газета! На хер надо кому? Чей это голос, спрашивается? Кто это спрашивает, спрашивается? Где я?” – У него онемела нога.

Не мог Дядя Тепа, не мог.

Попробовал успокоиться. Первое и главное доказательство того, что Щукин лажу нес, – немыслимость совпадения. Прямо с поезда – и хоронить. Крайне маловероятная ситуация. Борис Петрович уважал теорию вероятности. Закон больших чисел. Гауссово распределение. Линейную корреляцию. Что там еще?.. Так только один Одиссей мог вернуться в Итаку – прямо на свадьбу жены… Но довольно, довольно: конец одиссеи. Приплыл.

Из Тавриды.

В гипербореев страну.

Борис Петрович вышел на кухню, воду включил, чайник набрал, поставил на плиту, но забыл зажечь газ. Шаркая шлепанцами, вошла Антонина Евгеньевна.

Узнала:

– Боренька, здравствуй.

Боренька вежливо спросил о здоровье, хотя и помнил, что об этом нельзя, – будет подробный рассказ. Вдруг:

– Ты в Крыму был? Знает, однако.

– Хорошо ли в Крыму?

– Очень, – сказал Чибирев. – Солнце. Воздух. Вода. “А женщины?” Но нет – в иной формулировке:

– Со Светочкой ездил?

– Светочка – это кто, Антонина Евгеньевна?

– У тебя ж Светлана жена?

– Леночка. Лена. Да, с Еленой Григорьевной, – (не пускаться же в объяснения). – Это у Тепина была Света жена, – сказал громко Борис Петрович. – У Леонида, – (следил за реакцией).

– Ах, да, я же помню, Света… Светлана. Тепина Светочка. В зоопарке работала. Ведь они развелись… Знаете, Боря, вы моложе меня, послушайте, что я вам скажу, избегайте, избегайте пищевых добавок, вот у меня тут записано… – Она достала листок из кармана халата. – Е-двести одиннадцать…

Чибирев – аккуратно:

– Антонина Евгеньевна, вы когда Тепина видели… последний раз?

– Да вот приходил. Е-двести двадцать семь…

– Когда приходил? Давно?

– Е-двести сорок четыре… Давно ли? Вчера, кажется… Е-триста одиннадцать…

– Точно вчера?

– Ну, может, позавчера. Для меня теперь, что вчера, что позавчера – все один день. Е…

– Е-е-е, – подхватил Борис Петрович нечаянно.

Он вернулся в комнату. Щукин спал, открыв рот и уронив руку с тахты. Его мобильник лежал на полу. Мобильник у Бориса Петровича украли еще в Феодосии. Чибирев наклонился, поднял, набрал номер Тепина. “Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети”. Борис Петрович положил мобильник на стол.

3

“Это не он”.

Так утром и скажет, увидев: “Это не он”.