Град огненный

Друга? Я морщусь от боли. Его слова вонзаются в мозг, будто раскаленные иглы.

— Я хотел проверить, — говорю. — Теперь знаю… я не первый васпа, так?

— Да, голубчик, — не спорит доктор. — Вы не первый мой клиент. Я ведь говорил, что…

— Не первый со срывом, — перебиваю его и чувствую, как губы кривятся и подергиваются от волнения. — Вы хорошо знаете… как пользоваться инъекционными дротиками, — я ухмыляюсь криво, добавляю, — судя по меткости… глаз у вас пристрелян.

Он некоторое время молчит. Брови нахмурены. Губы сжаты в бескровную линию. Но он все-таки не выглядит напуганным, как мне хотелось бы. Доктор быстро берет себя в руки, ставит на колени аптечку.

— Вы правы, — наконец, вздыхает он и отщелкивает замки. — Я сотрудничал с реабилитационным центром с момента его открытия. Вы же знаете, голубчик, не все васпы были сознательными добровольцами.

Хорошая попытка!

Мне хочется смеяться, но я стискиваю зубы. Не теперь. Этот тип гораздо умнее, чем кажется на первый взгляд. Гораздо хитрее. А поэтому — опаснее.

— Вам, дружочек, теперь надо отдыхать, — продолжает доктор и достает из аптечки шприц. — Вы понимаете, некоторое время придется соблюдать постельный режим.

Я наблюдаю, как он наполняет шприц бесцветной жидкостью из ампулы. Я знал, что так будет. Наверное, я еще легко отделался. Но кое-что не дает мне покоя.

— И сколько их было… со срывами? — спрашиваю я. — Не в центре… уже здесь, в городе?

— Зачем вам это, друг мой? — отвечает доктор и подносит иголку к моей руке.

— Сколько из них вернулись в центр? — повышаю я голос.

Чувствую холод металла на коже. Пытаюсь подняться снова, но ладонь доктора возвращает меня на место.

— Лежите-лежите, — миролюбиво произносит он. — Вам нельзя волноваться, если хотите — поговорим об этом…

— Или они вернулись не в центр, а в лаборатории? — я почти кричу.

Кожу в месте прокола обдает жаром. Чувствую, как наливается тяжестью рука, затем плечо, затем грудь…

"Может, среди них был и Пол?" — хочу спросить я.

Но голова тоже наливается тяжестью. Комната плывет. Я откидываюсь на подушку, и невысказанный вопрос камнем застревает в горле. Последнее, что помню — склонившееся надо мной лицо доктора с непроизносимым именем. Он напряженно улыбается.

* * *

Пробуждение на этот раз проходит легче и безболезненнее. Я просыпаюсь от звонка и тихого голоса за стеной. Прислушиваюсь.

— Да, дорогая… Конечно, скоро буду, — говорит голос. — Все в порядке. Доктор сказал, гораздо лучше… Да, уже уехал… Да, я тоже скоро… — вздох. — Ну, что я могу поделать? Я ведь в ответе… Да, даже теперь. Особенно теперь, — снова вздох, на этот раз облегчения и следом нежное. — Спасибо… Тоже тебя люблю…

Я пробую пошевелиться и понимаю, что ремни убрали. Капельница, однако, стоит на месте. Свет ночника мягко переливается на хромированном штативе.

Поднимаюсь с постели, придерживаясь рукой за спинку кровати. Меня мутит, ноги кажутся ватными. Слабость такая, будто Дарская Королева до краев нашпиговала меня ядом. Встаю — но снова падаю на кровать. Матрас скрипит под моим весом. С кухни доносятся шаги, потом дверь открывается и в комнату заглядывает Виктор.

— Ты зачем встаешь? — сердито спрашивает он. — Врач велел лежать!

Поднимаю на него взгляд. Половина лица профессора измазана тьмой — это наливается чернотой гематома.

— Как ты? — тем не менее, спрашивает Виктор.

— Паршиво, — облизываю сухие губы.

— Ты, наверное, пить хочешь? — Торий делает движение, чтобы выйти из комнаты, но я останавливаю его.

— Не надо. Пустяки… Который час?

— Да почти седьмой.

Целый день забытья и мрака для меня. Испорченный выходной для Тория.

— Езжай домой, — говорю ему. — Лиза волнуется, наверное.

— Ты уверен, что тебя можно оставить одного? — хмурится Виктор.

Я киваю.

— Абсолютно.

И не говорю вслух того, что заезженной пластинкой крутится в голове: васпы обречены на одиночество. Что изменит еще один безрадостный день?

— Наверное, теперь она возненавидит меня, — тихо договариваю я и опускаю голову.

— К твоему счастью и на ее беду, Лиза не умеет ненавидеть, — с горечью говорит Виктор, и мне кажется — он не очень счастлив этим фактом, но быстро берет себя в руки и продолжает. — Время лечит. А тебе надо отдохнуть и набраться сил.

— Как же… симпозиум? — спрашиваю.

Торий хмыкает.

— Да уж справимся как-нибудь без тебя, — заверяет он. — Мы с твоим доктором переговорили и приняли решение, что тебе лучше побыть эту недельку дома. И никуда не выходить. По крайней мере, без присмотра.

Я молчу, по-прежнему не смотрю на него. Закрыть меня в реабилитационном центре или закрыть в собственной квартире — суть не меняется, если ты угроза обществу.

— Я заберу ключи, — продолжает Торий. — Все острые предметы, кстати, тоже. Не хочу, чтобы ты поранил себя… или кого-то еще. Поверь, так будет лучше.

Снова молчу, послушно киваю. Что я могу изменить? Пока я монстр, всегда будет кто-то, решающий за меня.

— Но ты не волнуйся, я буду навещать. Обещаю.

Поднимаю, наконец, голову. Виктор настроен серьезно, его взгляд горячий и решительный, что не вяжется с распухшей физиономией. Это вызывает у меня улыбку, и я говорю примирительно: