— Речь пойдет о тех трехстах ливрах, которые ваш дом предоставил на обустройство моей подопечной — контессе Теодории Сунбулофф. Насколько я помню, никаких подобных распоряжений я вам не отдавал. Не хотите прояснить происхождение и причину перевода, Александр?
— Я немедля уточню, сир… — Банкир потянулся за колокольчиком. — Один момент…
— Александр, — подался я вперед. — Не будем портить наши прекрасные отношения.
— Сир… — Вельзер удивленно развел руками. — Совершенно же пустячная сумма. Право слово, она не стоит вашего возмущения…
— Если я поднял вопрос, значит, я считаю его важным, Александр.
— Сир… — Вельзер взял со стола толстенный гроссбух, быстро перелистнул несколько страниц и радостно воскликнул: — Вот же! Нам поручили сделать перевод… так… лицо, пожелавшее остаться инкогнито. Мне очень жаль, сир, но банковская тайна священна…
Я понимающе кивнул и встал, со скрежетом отодвинув кресло.
— Жаль, мэтр Александр, очень жаль. Но мне абсолютно не составит труда перевести все свои дела к вашим конкурентам, к примеру, в дом Браселино. Не напомните наш ежегодный оборот? Простите, бывший оборот. Если не ошибаюсь, он составляет около…
— Сир! — Вельзер заполошно вскочил. — Ваше сиятельство…
— Речь идет о моих дочерях, тысяча чертей и тысяча голых монашек!!! — подпустив в голос бешенства, рявкнул я.
— Сир… — Банкир прижал руки к сердцу. — Молю вас, успокойтесь. Я удовлетворю ваше требование, но, клянусь Богородицей, в этом переводе нет ничего подозрительного…
— Это я сам решу. Слушаю вас…
ГЛАВА 12
Банкира я допрашивал в течение доброго часа. И хотя его ответы в какой-то степени прояснили ситуацию, но в еще большей — озадачили меня. Как выяснилось, сумму внес в банк некий барон Антуан де Синьяк, вращавшийся в высших кругах бретонского двора. Весьма родовитый, но в долгах как в шелках у того же банковского дома Вельзеров и заложивший ему почти все свои имения.
Ничего не понимаю…
Ладно с причиной, но, во-первых, почему он сам не передал деньги Федьке, а поручил это сделать банкирам, а во-вторых — триста ливров — это годовой доход с очень немалого и прибыльного владения. Откуда такие средства у нищеброда?
Впрочем, последний вопрос прояснил Вельзер — оказывается, эти деньги Антуан тоже занял у них под залог очередной части своих имений.
Вообще непонятно. В чем смысл? Заплатил за лобби пред бретонскими государями?
А еще Александр сообщил мне, что Федора себя чувствует при бретонском дворе как рыба в воде. С дюшесой и дюком она вообще на короткой ноге, остальные ее за это люто ненавидят, но столь же активно ищут расположения и дружбы.
Только бы не додумалась деньги брать за протекцию перед бретонскими государями. Или наоборот, за компрометацию. Нет, по нынешним временам это в порядке вещей, но дело щекотливое, еще уметь надо. Куда лезет, мелюзга? Ей бы еще в куклы играть, а не интриги крутить.
А напоследок банкир напел кучу дифирамбов Федоре.
— Я преклоняюсь перед контессой Теодорией, сир!!! Столь острый изощренный ум в столь юном возрасте… — одобрительно закатывая глаза, вещал Вельзер. — Это дар божий…
«Выдеру, ей-ей, выдеру… — в ответ пообещал я себе. — Сопля, а туда же…»
С банкиром мы расстались вполне дружески, он даже презентовал мне несколько мешочков чая в шкатулке из красного дерева и китайский фарфоровый сервиз. Впрочем, эти подарки я заработал вполне законно, так как операция по переводу моих средств в Рим принесет Вельзерам в сто раз больше. Увы, вынужден пойти на такие траты, без золота мне в Риме делать нечего, а везти самому монету, да еще через Бискайский залив, по крайней мере неразумно. Сухопутным путем слегка безопасней, но очень долго. Так что увы и ах, но деваться некуда.
Сразу после разговора я отправился… домой. То есть в мое свежеприобретенное домовладение. Мое — потому что я опекун Феодоры, и сама она до своего совершеннолетия ничего своего иметь не может.
Кстати, опекунство оформлено честь по чести, рязанская боярышня еще в Генте приняла католичество. Не без давления с моей стороны, но и без особых истерик. Федька — девка умная, умеет расставлять приоритеты и прекрасно понимает, что Руси ей не видать как своих ушей. Да и делать ей там нечего. Так что волей-неволей приходится вживаться в окружающую действительность.
Ну что могу сказать по поводу подарка… Подгон дюк сделал, конечно, знатный. Но, по словам Лебо, в начальном своем состоянии ценный только той землей, на которой стоял особняк. Сам же дом находился в крайней степени запустения, и его пришлось практически перестраивать.
Естественно, никакой торжественной встречи не состоялось. Хозяина во мне никто признавать не собирался.
— Щас как пульну из арбалета!.. — грозно гаркнул хриплый бас за забором. — Никого не велено принимать. Ходють тут всякие.
Клаус обернулся ко мне:
— Сир?
Я в ответ молча кивнул.
Эскудеро примерился, после чего изо всех сил саданул ногой по воротам, больше приличествующим крепости, чем городскому дому.
— Тупой виллан, пред тобой сам граф божьей милостью Жан Арманьяк, шестой этого имени…