Граф Брюс

Но той же тени графа Брюса, сенатора и генерал-фельдцейхмейстера, многих орденов кавалера, суждено было переселиться из Петербурга в Москву и стать там единственным, кажется, московским привидением.

Сухарева башня, запущенная и отсыревшая, и нынче стоит в Москве.

Уже никто не знает толком, что та осьмиугольная башня, первая архитектурная потеха молодой державы Петра, возведена после стрелецких бунтов в честь стольника Лаврентия Сухарева, приведшего Петру к Троице свой стрелецкий полк.

Впрочем, Сухарева башня давно была запущена и в забвении.

При царе Петре в палате под башней открыли было навигацкую и математическую школу, но скоро перевели школу в диковинный Санкпитербурх, а кукуевские немцы стали представлять под башней зазорные комедии, да никто к ним не шел.

Тогда башню наглухо заколотили.

Только при императоре Павле Петровиче отодрали прогнившие доски, и палаты, куда долго не достигал свет, были отведены под склады парусного холста адмиралтейств-коллегий.

При императоре Александре Павловиче, после московского пожара, в башне открыли казенный магазин сукон и прочих мундирных надобностей для комиссариата московского.

При императоре Николае Павловиче в обеих башенных залах устроили водохранилища из чугунных плит для воды, подымаемой паровыми машинами из Мытищ.

Башня так и стояла, темная, отсыревшая, в плесени.

И никто, кроме самого простого народа и старообрядцев московских, не знал о том, что в Сухаревой башне вот уже два века является граф Брюс.

Темная народная молва толковала об отреченных книгах, замурованных будто бы в стену башни Брюсом, заклепанных там алтынными гвоздями до века.

Будто в башню, в самую ту Рапирную залу, сходились по ночам в старинные времена царь Петр, Лефорт и Феофан Прокопович, духовник царев, а граф Брюс читал им в голос отреченную книгу, и те сходбища назывались Нептун.

Граф Брюс стерег заключенную книгу. Он в башне жил под самыми стропилами в пыли, как ворон, то видимый, то невидимый, протирая там разные снадобья на смерть и бессмертие.

Сама смерть отреклась от черного графа, забыла его в Сухаревой башне, и Брюс, иссохший от ветхости, крошечный, а все в треуголке, кружится и нынче каждую ночь над Москвой.

В самую метель покажется он вдруг сразу на всех двенадцати московских заставах с вихрями снега.

Крошечный старичок, в черном плащишке, с белым лицом, бросит Брюс в снег свою черную треуголку, прыгнет на нее верхом и на треуголке умчится в метель.

Со всех двенадцати застав разом въезжает так граф в Москву, и треуголка уже обернулась в черные тройки и все тридцать шесть коней вороных. Как на похоронных катафалках несется на тройках от всех двенадцати застав граф Брюс. С гиком, визгом кувыркаются во вьюге его черные тройки, покуда не сгинут.

Черный ворон вьется над Москвой, граф Брюс. Рано поутру, еще до первого звона, можно было заметить его, как жмется он высоко к заиневшему куполу. Будто сидит под самыми крестами обмерзшая большеглазая кикиморка в черном плащишке, и старческий подбородок повязан примерзшим мертвецким платком.

А на заре ночной московский Ванька видел графа Брюса на Кремле, как сидит он, подкорчившись, на острие башни, у медного орла, синий, сквозящий, и по-кошачьи умывается лапкой.

Черный шотландец, граф Брюс, кружит и вьется над помертвевшей Москвой и теперь.

Вот уже два века, как черный шотландец, граф Брюс, стал мертвой тенью Петра, московским привидением.

Вот два века, как стал Брюс зловещим знаком всех русских вымыслов и кровавых видений, изнурительных мечтаний, манящих обманов, буйств, страшилищ и сумасшествий, всего, что не сбылось, не сбывается и чему не сбыться никогда.