Граф Остерман

Стремление возвеличить роль императрицы в делах управления явно просматриваются и в устраиваемых в столице фейерверках. Общеизвестно, огненными потехами увлекался Петр Великий, но они использовались для прославления величия России и ее достижений, в то время как фейерверки времен Анны Иоанновны прославляли величие ее, императрицы. Фейерверки зажигались в новогодние дни, дни рождения, тезоименинства и коронации Анны Иоанновны. В первом таком фейерверке, устроенном в честь дня ее рождения, сообщали «Санкт-Петербургские ведомости», наблюдавшие его зрители прочли слова на латинском языке, заимствованные у Овидия: «Оттуда происходит величество, и в самый тот день, в котором родилась, уже велико был». В другом фейерверке, устроенном в том же году, были использованы слова Клавдия: «Имя ее вознесут…»

Подавляющему большинству жителей столицы были неведомы имена Овидия, Клавдия и тем более таинственное содержание их изречений на латинском языке, о котором они тоже не имели понятия, выглядело загадочно, но эта таинственность тоже была использована для прославления императрицы.

О новогоднем фейерверке 1734 г. газета писала: «Изображенный орел держал в правой лапе лавром обвитой меч, а на груди щит с вензловым именем ее императорского величества, имеющий надпись: “Щит другам, страх неприятелям”». Едва ли не самый «подобострастный» фейерверк был устроен в честь нового, 1736 г. В описании газеты он выглядел так: «На фоне фейерверка изображена была Россия в женском образе, стоящая на коленях перед ее императорским величеством, которая освещалась снисходящим с неба на ее императорское величество и от того ее величества возвращающим сиянием с сею надписью: “Благия нам… лета”». На фейерверке, посвященном дню рождения, 21 января 1738 г., было изображено: «Да умножаются лета великия Анны».

Важным средством внушения подданным мысли о непрестанной заботе императрицы об их благополучии являлись манифесты. В отличие от газеты, которую читала малочисленная прослойка населения, манифесты произносились с амвонов храмов, и их содержание становилось достоянием всех подданных, проживавших в самых глухих местах. Однако далеко не все манифесты информировали слушающего о «неусыпных трудах» и «матерном попечении» императрицы об их благе и процветании, большинство из них упрекало подданных в их неблагонадежности, в том, что они совершали преступления против режима.

К таким документам относится манифест от 23 декабря 1731 г. о наказании Долгоруких за их претензию на корону и активное участие в попытке ограничить самодержавие. Поступки Долгоруких, по словам манифеста, должны были усугубить их вину: «Хотя всем известно, какие мы имеем неусыпные труды о всяком благополучии и пользе государства нашего, что всякому видеть и чувстствовать возможно из всех в действо произведенных государству помянутых наших учреждений…» Манифест, обнародованный в ноябре 1734 г. в связи со ссылкой в Сибирь смоленского губернатора А. А. Черкасского, начинался словами: «Известно всем нашим подданным, коим образом с начала вступления нашего на наследственный прародительский Всероссийской империи самодержавный престол неусыпное попечение имею об учреждении безопасного нашего государства и благопоспешествовании пользы и благополучия всех верных подданных». Указ 9 января 1737 г. о наказании Д. М. Голицына тоже перечисляет благодеяния императрицы: «Ревнуя закону Божьему крайнейшее желание попечение имеем все происходящие неправды, ябеды, насильства и вынужденные коварства всемерно искоренять, а правосудие утверждать и обидимых от рук сильных избавлять».

Как видим, все средства, которыми располагало правительство, были использованы для создания образа императрицы, денно и нощно пекущейся о благе государства и подданных. Анализ текстов манифестов и газетных публикаций позволяет сделать одно немаловажное наблюдение: если до противоборства шляхетства и императрицы с «верховниками» имя Остермана часто упоминалось в депешах иностранных дипломатов, то во время их схватки оно встречается лишь один раз. Это свидетельствовало не об исчезновении честолюбивых помыслов опытного интригана, а об умении терпеливо ожидать своего звездного часа. Остерман в февральские дни 1730 г. безмолвствовал, создавая о себе впечатление стороннего наблюдателя, не проявлявшего интереса к происходившим событиям. Впрочем, втайне, будучи уверенным в провале «затейки верховников», он снабжал императрицу записками с советами, как обуздать затейников.

Как только Остерману стало известно, что Анна Иоанновна надорвала лист бумаги с кондициями — поступок, символизировавший восстановление самодержавия, он тут же перестал болеть и явился в Верховный тайный совет и ко двору.