Графин с петухом

Он подошел к ней и прижался лицом к ее лицу, она обхватила его за шею, и так, слушая ветер, они стояли посреди комнаты, ни ей, ни ему не хотелось двигаться. Но нельзя же. было так стоять вечно, нужно было что-то. делать, они оба чувствовали это, и их не оставляло напряжение. Наконец он решительно, может быть, резче, чем нужно, развернул ее за плечи и подвел к дивану. Они сели, он поцеловал и обнял ее, как никогда смело и настойчиво, на миг ему показалось странно и неловко чувствовать под платьем ее телог Он еще ждал, что сейчас она опомнится, отстранится, и сдерживал себя, но она потянулась к нему, и он спросил невнятно: «Дверь заперта?» Она, глотнув, молча кивнула, и едва он, подскочив к двери, взялся за задвижку, дверь перед ним отворилась, и вся в снегу вошла хозяйка.

Не отряхиваясь, она направилась в кухню, объясняя на ходу:

– Знаешь, почему раньше я пришла, а, Зинаида? Там у нас летчики живут в люксе, три подполковника, на фронт улетают, их сегодня провожали. Девушек они пригласили, ну, я проходила, мне тоже поднесли. Раз да другой, Дуська и говорит: «Ступайте домой, а то неудобно, я за вас додежурю». Ну, хорошо, пойду…

Тут только немного пришедший в себя Борис заметил, что она действительно под хмельком, и услышал, как Зина рассказывает ей, что Ира и Пашка в театре.

Ветер все усиливался, налетал порывами, били по стеклу голые ветви, в комнатах мигало электричество.

– Помнишь, как в школе свет потух? – спросила она.

– Хорошо помню.

И мельком прошло воспоминание – во всей школе темно, в коридорах шум, свист, а они долго смотрят в окно, крепко держа друг друга за руки.

Позже, чем было нужно, вернулись Ира с Пашкой, довольные, дружные. Пашка глянул вопросительно и скрытно скорчил рожу в сторону хозяйки.

Гостей уложили в большой комнате, с удобствами – Пашку на диване, Луткова на кровати. Девчонки стелились в маленькой проходной, мать в кухне. В комнатах было уже темно, свет горел только в кухне и сюда доходил слабо. Борис, лежа, видел, как шире открылась кухонная дверь, в ее ярком прямоугольнике обозначилась фигура Зины, она неплотно притворила за собой дверь, потонула в полутьме другой комнаты, исчезла, и вдруг оказалась возле него и села на край кровати.

– Спокойной ночи.

– Тебе там жестко, приходи ко мне, – прошептал он просто так, несерьезно, зная, что это невозможно.

– Нельзя, – ответила она шепотом, провела по его голове, по едва ощутимому чубчику, который и такой нелегко было сохранить: – Какие у тебя раньше волосы были мягкие… Спи…

Назавтра, воскресным весенним утром, уже освоившись и с сожалением подумывая о предстоящей дороге, сидели на кухне за накрытым голубой клеенкой столом, пили чай. И тут вошел капитан пехотных войск в полурасстегнутом кителе, под которым виднелась желтая майка. Он увидел их, очень удивился, на его круглом лице появилось строгое выражение, словно он собирался подать команду: «Встать! Выходи строиться!»

– Заходите, Петя, – сказала Зина. – Познакомьтесь, это мой товарищ, мы в школе вместе учились. А это наш сосед.

Капитан сел, продолжая сохранять неприступный и несколько обиженный вид.

– Тоже заходили ко мне друзья детства, недавно были, – сказал он с достоинством. – Ну, посидели – посмеялись.

Зина восхищенно смотрела на капитана. «Зачем она его пригласила садиться?» – с неприязнью подумал Лутков. Ему было дико, что она называет капитана Петей. Зато Пашка моментально с ним освоился, держался легко и свободно и уже курил легкий офицерский табачок.

– Ирина, налей гостю чайку, – приказала мать и спросила: – Ты что, может, выпить принес?

Тот поколебался и ответил отрицательно.

– Вот тоже шел из Дома офицеров, – сказал он, подумав, – и встретил учительницу свою по химии. А ее дочка со мной с первого класса училась. Вот она остановилась со ^мной, представляешь, говорит, Петя, вышла дочка замуж, ну, муж заел совсем. Сам, говорит, ничего из себя, инженер, бронь имеет, но жить не дает, ревнует, пойти никуда нельзя, ничего нельзя, хоть разводись. А ведь дети. Ну, говорю, ревнует, значит, любит. Нет, говорит, Петя, это не жизнь. И сама-то она тоже грубая стала. Ты бы, говорит, зашел к ним. Ну, я зашел, посмотрел. И зачем люди женятся, чтобы так жить. Как волки. Ну, посидели, посмеялись…

За окном тонула в лужах улица, плавился под слепящим солнцем рыхлый снег. А здесь поднимался парок над чаем, лежал над столом слоистый табачный дым, шли неслышные утром ходики, радостно смотрела Зина. Пора было ехать, пора было расставаться.

Хотелось только, чтобы капитан ушел раньше них.

6