Графиня де Шарни

— Да говорю тебе, — убежденно повторил тот, — что завтра мы будем богаты!

— У нас будут миллионы?

— Миллионы!

— Господин де Босир! Покажите мне первые десять луидоров из ваших миллионов, и я поверю в остальное.

— Вы их увидите сегодня же вечером, эти первые десять луидоров; именно эту сумму мне обещали.

— И ты отдашь их мне, милый Босир? — с живостью откликнулась Николь.

— Я дам тебе пять луидоров, чтобы ты купила себе шелковое платье, а малышу — бархатный костюмчик. А на пять других монет…

— Что же?

— … я добуду тебе обещанный миллион.

— Опять собираешься играть, несчастный?

— Я тебе уже сказал, что нашел беспроигрышный мартингал!..

— Да, да, это родной брат того, с помощью которого ты растратил шестьдесят тысяч ливров, остававшихся у тебя после португальского дела.

— Нечестно заработанные деньги не приносят счастья, — нравоучительно заметил Босир, — а я всегда думал, что мы несчастливы потому, что именно так я и добыл те деньги.

— Можно подумать, что эти ты получишь по наследству. Что у тебя был дядюшка, который умер в Америке или в Индии и завещал тебе десять луидоров?

— Эти десять луидоров, мадемуазель Николь Леге, — с видом превосходства заметил Босир, — эти десять луидоров — вы слышите? — будут заработаны не только честно, но и в определенном смысле благородно! Речь идет о деле, в котором заинтересован не только я, но и вся французская знать.

— А вы знатного происхождения, господин Босир? — насмешливо молвила Николь.

— Скажите лучше: де Босир, мадемуазель Леге, де Босир! — подчеркнул он, — так записано в свидетельстве о рождении вашего сына, составленном в ризнице церкви святого Павла и подписанном вашим покорным слугой, Жаном Батистом Туссеном де Босиром, в тот самый день, когда я дал ребенку свое имя…

— Подумаешь: осчастливил!.. — прошептала Николь.

— … и состояние! — напыщенно прибавил Босир.

— Если Господь не смилостивится и не пошлет ему ничего другого, — покачав головой, возразила Николь, — бедному мальчику придется жить подаянием, а умереть в приюте.

— По правде говоря, мадемуазель Николь, — с досадой сказал Босир, — это нестерпимо: вы всегда всем недовольны!

— Да не терпите! — вскричала Николь, давая волю долго сдерживаемой злобе. — Господи, да кто вас просит терпеть! Я, слава Богу, никому не навязываюсь и ребенка своего не навязываю. Да я хоть сегодня же вечером уйду и попытаю счастья в другом месте!

Николь встала и пошла к двери.

Босир бросился ей наперерез и, раскинув руки в стороны, преградил путь.

— Да говорят же тебе, злючка, — промолвил он, — что это счастье…

— Что? — перебила его Николь.

— …наступит сегодня вечером. Говорят же тебе, что даже если мои расчеты ошибочны, — а это совершенно невероятно, — я проиграю пять луидоров, только и всего.

— Бывают минуты, когда пять луидоров — целое состояние, слышите, господин мот?! Впрочем, вам этого не понять, ведь вы уже проиграли золотой слиток размером с этот дом.

— Это лишний раз доказывает мои достоинства, Николь: если я проиграл это золото, значит, мне было что проигрывать, а раз я мог заработать деньги раньше, стало быть, я и еще могу заработать; Бог всегда на стороне… ловких людей.

— Ну да, надейся, как же!..

— Мадемуазель Николь, уж не безбожница ли вы, случайно?

Николь пожала плечами.

— Может, вы последовательница учения господина де Вольтера, отрицающего роль Провидения?..

— Босир, вы дурак! — отрезала Николь.

— Это было бы неудивительно, ведь вы низкого происхождения. Должен вас предупредить, что эти идеи не пользуются популярностью в моем общественном кругу и не соответствуют моим политическим воззрениям.

— Господин де Босир, вы наглец, — прошипела Николь.

— У меня есть вера, слышите? И если кто-нибудь сказал бы мне: «Твой сын, Жан Батист Туссен де Босир, спустившийся, чтобы купить леденец за два су, поднимается сейчас, неся в руке кошелек, набитый золотыми», — я бы ему ответил: «Вполне возможно, на все воля Божья».

И Босир с благодушным видом поднял к небу глаза.

— Босир, вы глупец, — заметила Николь.

Не успела он договорить, как с лестницы донесся голосок маленького Туссена:

— Папа! Мама!

Босир и Николь насторожились, слыша голос ненаглядного отпрыска.

— Папа! Мама! — раздавалось все ближе.

— Что случилось? — вскричала Николь, распахивая дверь с истинно материнской заботой. — Иди сюда, детка, иди!

— Папа! Мама! — не унимался мальчик; его голос по-прежнему приближался, подобно голосу чревовещателя, делающего вид, что открывает крышку погреба.

— Я не удивлюсь, — прошептал Босир, уловив в криках мальчика радостные нотки, — если чудо в самом деле свершилось и малыш нашел кошелек, о котором я только что говорил.

В эту минуту ребенок появился наконец на последней ступеньке лестницы. Он ворвался в комнату, держа во рту леденец, левой рукой прижимая к груди пакет со сладостями и держа на раскрытой ладони вытянутой правой руки луидор, блестевший при тусклом огне свечи, как звезда Альдебаран.

— Боже мой! Боже мой! — вскричала Николь, забыв про открытую дверь. — Что с тобой случилось, мальчик мой любимый?