Графиня де Шарни

Впрочем, казалось, что его уже коснулась одна из тех органических болезней, против которых бессильны даже самые стойкие характеры: лицо его было серо-землистого оттенка, глаза покраснели от утомления, щеки обвисли; он начал полнеть, и эта тучность была нездоровой. Такое впечатление производил человек, которого мы сейчас показываем читателям.

Поднявшись вверх по дороге к дворцу, он без колебаний въехал в ворота и стал разглядывать двор.

Справа между двумя постройками, образовавшими нечто вроде тупика, его ждал человек.

Он подал знак всаднику приблизиться.

За спиной ожидавшего были еще одни открытые ворота; он вошел туда, всадник последовал за ним и оказался в другом дворе.

Там человек остановился (он был одет в кафтан, кюлоты и жилет черного цвета), потом, оглядевшись и видя, что во дворе никого нет, со шляпой в руках направился к всаднику.

Тот подался к нему навстречу: пригнувшись к шее коня, он вполголоса спросил:

— Господин Вебер?

— Господин граф де Мирабо? — спросил тот вместо ответа.

— Он самый, — ответил всадник.

И с легкостью, которую трудно было в нем предположить, он спрыгнул с коня.

— Входите! — торопливо сказал Вебер. — Соблаговолите немного подождать, пока я отведу вашего коня в конюшню.

С этими словами он отворил дверь, ведущую со двора в гостиную, окна и другая дверь которой выходили в парк.

Мирабо вошел в гостиную и, пока Вебер отсутствовал, снял кожаные сапоги, под которыми оказались безупречно чистые шелковые чулки и сверкающие лаковые башмаки.

Вебер, как и обещал, вернулся через несколько минут.

— Прошу вас, господин граф — пригласил он, — королева вас ждет.

— Королева меня ждет?! — отвечал Мирабо. — Неужели я имел несчастье заставить себя ждать? Я полагал, что приехал вовремя.

— Я хотел сказать, что ее величеству не терпится вас увидеть… Прошу, господин граф.

Вебер отворил выходившую в сад дверь, и они пустились в путь по лабиринту дорожек, приведшему их в наиболее уединенное и наиболее высокое место парка.

Там, среди печальных деревьев, тянувших голые ветви, тонул в унылой серой дымке одинокий павильон, называвшийся беседкой.

Решетчатые ставни павильона были плотно закрыты, кроме двух: те были лишь притворены, пропуская, как сквозь башенные бойницы, два луча, едва освещавшие внутреннее убранство.

Впрочем, в очаге ярко пылали дрова, а на камине были зажжены два канделябра.

Вебер пригласил своего спутника в переднюю. Тихонько поскребшись в дверь, он приотворил ее и доложил:

— Господин граф Рикети де Мирабо!

И он посторонился, пропуская графа вперед.

Если бы он прислушался в ту минуту, как граф проходил мимо, он, несомненно, услышал бы, как громко забилось сердце в мощной груди Мирабо.

Услышав о приходе графа, какая-то дама поднялась ему навстречу из самого дальнего угла павильона и нерешительно, почти со страхом шагнула вперед.

Это была королева.

У нее тоже неистово забилось сердце: перед ней стоял ненавистный, опозоренный, роковой человек. Именно его обвиняли в событиях 5 и 6 октября. Именно на него взглянул было с надеждой двор, а потом сам от него и отвернулся. С тех пор граф дал двору почувствовать необходимость снова вступить с ним в сношения: он сделал это с помощью двух великолепных вспышек ярости, похожих на удары молнии и достигавших подлинного величия.

Первым из этих ударов был его выпад против духовенства.

Вторым — речь, в которой он объяснил, как народные представители, депутаты от судебных округов, превратили себя в Национальное собрание.

Королева с первого взгляда (и к своему немалому удивлению) отметила изящество и учтивость приближающегося к ней Мирабо — качества, казалось совершенно несвойственные этой энергической натуре.

Сделав несколько шагов, он почтительно поклонился и замер в ожидании.

Королева первая нарушила молчание и, все еще не в силах справиться с волнением, проговорила:

— Господин де Мирабо! Господин Жильбер уверял нас, что вы готовы перейти на нашу сторону?

Мирабо поклонился в знак согласия.

— Вам было сделано первое предложение, — продолжала королева, — на которое вы ответили проектом министерства?

Мирабо снова поклонился.

— Не наша вина, господин граф, что этот первый проект не удался.

— Охотно верю, ваше величество, — отвечал Мирабо, — в особенности если говорить о вас; вина за это лежит на людях, уверяющих, что они преданы интересам монархии!