Графиня де Шарни

— Как?! Ты не голоден? — вскричал фермер.

Питу понял, что совершил оплошность. Чтобы Питу в восемь часов утра не хотел есть?! Это противоречило всем законам природы.

— Конечно, я голоден! — спохватился он.

— Ну так ступай поешь. Работники как раз сели завтракать; они, должно быть, оставили тебе место.

Питу вошел в дом, Бийо провожал его взглядом, хотя его добродушие почти одержало верх над подозрительностью. Он увидел, как Питу сел во главе стола и набросился на краюху хлеба и тарелку с салом, словно в желудке у него не было двух пряников, четырех леденцов и пинты воды.

Правда, желудок Питу к тому времени был уже, по всей вероятности, снова пуст.

Питу не умел делать несколько дел разом, но уж если за что-нибудь брался, то действовал основательно. Выполняя поручение Катрин, он сделал все что от него зависело. Получив от Бийо приглашение позавтракать, он от души взялся и за это дело.

Бийо продолжал за ним наблюдать; видя, что Питу не поднимает глаз от тарелки, что он занялся стоявшей перед ним бутылкой сидра и ни разу не взглянул на дверь в комнату Катрин, фермер в конце концов поверил, что объявленная Питу цель короткого путешествия в Виллер-Котре была единственной.

Когда завтрак Питу подходил к концу, дверь в комнату Катрин отворилась и на пороге появилась г-жа Клеман со смиренной улыбкой на устах, свойственной всем сиделкам; она пришла выпить чашку кофе.

Само собой разумеется, это был не первый ее выход: в шесть часов утра, то есть спустя четверть часа после ухода Питу, она появилась на кухне и попросила стаканчик водки — единственное, как она говорила, средство, способное поддержать ее после бессонной ночи.

При виде сиделки г-жа Бийо поспешила ей навстречу, а Бийо вошел в дом. Оба они стали ее расспрашивать о здоровье Катрин.

— Все хорошо, — отвечала г-жа Клеман, — правда, мне показалось, что сейчас мадемуазель Катрин стала немного бредить.

— Как бредить?.. — спросил папаша Бийо. — Неужели опять начинается?..

— Боже правый! Бедная моя девочка! — прошептала г-жа Бийо.

Питу поднял голову и прислушался.

— Да, — продолжала г-жа Клеман, — она говорит о каком-то городе Турине, о какой-то стране Сардинии и зовет господина Питу, чтобы он ей объяснил, что это за страна и что за город.

— Я готов!.. — воскликнул Питу, допив кружку сидра и вытирая рукавом рот.

Его остановил взгляд папаши Бийо.

— Если, конечно, господин Бийо ничего не имеет против того, чтобы я дал мадемуазель Катрин те объяснения, что она просит… — поторопился прибавить Питу.

— Почему же нет? — вмешалась тетушка Бийо. — Раз бедняжка тебя зовет, ступай к ней, мой мальчик. К тому же доктор Реналь сказал, что из тебя выйдет толковый врач.

— Ну еще бы! — наивно подтвердил Питу. — Спросите у госпожи Клеман, как мы нынче ночью ухаживали за мадемуазель Катрин… Достойная госпожа Клеман ни на минуту не сомкнула глаз, да и я тоже.

Это был весьма ловкий и тонкий ход по отношению к сиделке. Она недурно вздремнула с двенадцати часов ночи до шести утра, и утверждать, что она не сомкнула глаз, значило приобрести в ее лице друга и даже возможную сообщницу.

— Ладно, — согласился папаша Бийо. — Раз Катрин тебя зовет, ступай к ней. Может, и мы с матерью дождемся такого времени, когда она нас позовет.

Питу инстинктивно чувствовал приближение бури. Подобно пастуху, он был готов встретить непогоду, если она застанет его в поле, но если удастся, был не прочь спрятаться от нее в укрытии.

Для Питу таким укрытием был Арамон.

В Арамоне он был королем. Да что там королем!.. Более чем королем: он командовал национальной гвардией! В Арамоне он был Лафайетом!

И у него были обязанности, призывавшие его в Арамон.

Питу дал себе слово немедленно вернуться в Арамон, как только он сделает все необходимое для Катрин.

Приняв такое решение, он с устного позволения г-на Бийо и молчаливого — г-жи Бийо вошел в комнату больной.

Катрин ожидала его с нетерпением; судя по лихорадочному блеску ее глаз и яркому румянцу, можно было подумать, что у нее, как и предупреждала г-жа Клеман, лихорадка.

Едва Питу притворил за собой дверь, как Катрин, узнав его походку (что было нетрудно, ведь она ожидала его прихода уже около полутора часов), торопливо повернула в его сторону голову и протянула ему обе руки.

— А-а, вот и ты, Питу! — сказала она ему. — Как ты долго!..

— Это не моя вина, мадемуазель, — заметил Питу. — Меня задержал ваш отец.

— Отец?

— Да… Верно, он о чем-то догадывается. Да и я сам не стал торопиться, — со вздохом прибавил Питу, — я знал: у вас есть то, о чем вы мечтали.

— Да, Питу… да, — опустив глаза, призналась девушка, — да… спасибо.

Потом еще тише она проговорила:

— Какой ты хороший, Питу! Я тебя очень люблю!

— Вы так добры, мадемуазель Катрин, — произнес готовый расплакаться Питу, чувствуя, что ее дружеское расположение к нему — лишь отзвук ее любви к другому; как бы скромен ни был славный малый, он чувствовал в глубине души унижение, оттого что был лишь бледным отражением Шарни.

Он поторопился прибавить:

— Я вас побеспокоил, мадемуазель Катрин, так как мне сказали, что вы хотите что-то узнать…