Графиня де Шарни

Затем следовала сумма, в которой выражалось его ежемесячное жалованье при дворе: шесть тысяч франков.

И наконец далее шел пересказ его разговора с королевой.

В это невозможно было поверить; неизвестный памфлетист не ошибся ни в единой цифре; можно даже было сказать, что он не солгал ни в едином слове.

Какой страшный, таинственный, располагающий неслыханными тайнами враг взялся преследовать его, Мирабо, а в его лице — монархию!

Мирабо показалось, что ему знакомо лицо разносчика, заговорившего с ним и назвавшего его «господином графом».

Он пошел назад.

Осел был на прежнем месте с корзинами, на три четверти опустевшими, но прежний разносчик исчез; на его месте был другой.

Этот был Мирабо совершенно незнаком.

Однако он распространял брошюры с не меньшим усердием.

В это время случай привел на площадь доктора Жильбера, почти ежедневно принимавшего участие в заседаниях Национального собрания, особенно когда обсуждались достаточно важные вопросы.

Занятый своими мыслями, он, может быть, и не обратил бы внимания на шум собравшихся, однако Мирабо с обычной своей отвагой пробрался к нему сквозь толпу, взял его за руку и подвел к разносчику брошюр.

Разносчик сделал при виде Жильбера то, что он повторял каждый раз, когда к нему подходили желающие получить брошюру: он протянул ее доктору со словами:

— Гражданин! «Великая измена господина де Мирабо»!

Однако узнав доктора, он замер как околдованный.

Жильбер тоже на него взглянул, с отвращением выронил брошюру и пошел прочь со словами:

— Мерзкое занятие вы себе выбрали, господин Босир!

Взяв Мирабо за руку, он продолжал свой путь к Национальному собранию, переехавшему из архиепископства в манеж.

— Вам знаком этот человек? — спросил у Жильбера Мирабо.

— Да, знаком, насколько можно быть знакомым с такого рода людьми, — отвечал Жильбер. — Это бывший унтер-офицер, игрок, прохвост; за неимением лучшего для себя дела он сделался клеветником.

— Ах, если бы он клеветал… — прошептал Мирабо, прижав руку к тому месту, где раньше было у него сердце, а сейчас остался лишь бумажник с полученными из дворца деньгами.

Помрачнев, великий оратор продолжал путь.

— Как! Неужели вы в настолько малой степени философ, что не найдете в себе сил противостоять подобному удару? — сказал Жильбер.

— Я? — изумленно переспросил Мирабо. — Ах, доктор, вы меня не знаете… Они говорят, что я продался, а следовало бы сказать, что мне заплатили! Ну что ж! Я завтра же куплю особняк, найму карету, лошадей, лакеев; завтра у меня будет свой повар и полон дом гостей. Свалить меня? Да что мне до моей вчерашней популярности и непопулярности сегодняшней? Разве у меня нет будущего?.. Нет, доктор, меня убивает то, что я вряд ли смогу исполнить данное обещание. И в этом вина двора передо мной, а точнее было бы сказать — его измена. Я виделся с королевой, как вы знаете. Мне показалось, что она полностью мне доверяет, и я возмечтал — безумством было мечтать, имея дело с подобной женщиной, — что я могу быть не только министром короля, как Ришелье, но и министром королевы, а вернее сказать, — и от этого мировая политика только выиграла бы, — ее любовником, как Мазарини. А что сделала она? Она в тот же день меня предала — у меня есть тому доказательства — и написала своему агенту в Германии господину Флаксландену: «Передайте моему брату Леопольду, что я последовала его совету. Я воспользовалась услугами господина де Мирабо, однако в моих отношениях с ним не может быть ничего серьезного».

— Вы в этом уверены? — спросил Жильбер.

— Совершенно уверен… Это еще не все: вы знаете, какой вопрос будет сегодня слушаться в Национальном собрании?

— Мне известно, что речь пойдет о войне, однако я плохо осведомлен о причине войны.