Графиня де Шарни

Мирабо раскрыл объятия и прижал молодого человека к груди.

— Господин граф! — продолжал тот. — Меня зовут Морне. Если вам когда-нибудь понадобится моя жизнь, вспомните обо мне!

На глаза Мирабо навернулись слезы.

— Доктор! — воскликнул он. — Вот кто идет нам на смену. Клянусь честью, они лучше нас!

II

ЖЕНЩИНА, ПОХОЖАЯ НА КОРОЛЕВУ

Экипаж остановился у аржантёйской церкви.

— Я ошибся, когда говорил вам, что не был в Аржантёе с тех пор, как отец меня выгнал из дому палкой; я был здесь в день его похорон и провожал его тело в эту церковь.

С этими словами Мирабо вышел из кареты, снял шляпу и с обнаженной головой медленно и торжественно вошел в церковь.

В этом необыкновенном человеке было столько противоречивых чувств! Время от времени он робко тянулся к религии, и это в ту эпоху, когда все были философами, а некоторые доходили в увлечении философией до полного отрицания Бога.

Жильбер следовал за ним на некотором расстоянии. Он видел, как Мирабо прошел через всю церковь и вблизи алтаря Божьей Матери прислонился к массивной колонне; на ее романской капители была выбита дата, относящаяся к XII веку.

Мирабо преклонил голову, его взгляд остановился на черной плите, образовывавшей центр придела.

Доктор пытался угадать, о чем думает Мирабо; проследив глазами за его взглядом, он увидел следующую надпись:

Здесь покоится

ФРАНСУАЗА ДЕ КАСТЕЛЛАН, МАРКИЗА ДЕ МИРАБО,

образец смирения и добродетели,

счастливая супруга, счастливая мать.

Родилась в Дофине в 1685 году,

скончалась в Париже в 1769 году.

Похоронена в церкви святого Сульпиция,

затем перевезена сюда,

где покоится в той же могиле

ее достойный сын,

ВИКТОР ДЕ РИКЕТИ, МАРКИЗ ДЕ МИРАБО,

прозванный Другом людей.

Родился в Пертюи, в Провансе,

4 октября 1715 года,

скончался в Аржантёе

11 июля 1789 года.

Молите господа за упокой их душ.

Власть смерти над человеческими умами столь велика, что доктор Жильбер на мгновение склонил голову и попытался вспомнить какую-нибудь молитву, чтобы последовать призыву, с которым обращалось к каждому христианину надгробие, бывшее у него перед глазами.

Но, если когда-нибудь в детстве, что само по себе сомнительно, Жильбер и умел говорить на языке смирения и веры, то сомнение, эта зараза последнего века, до единой строчки вымарало из его души страницы этой живой книги, а философия вписала вместо них свои софизмы и парадоксы.

Убедившись в том, что сердце его молчит и губы беззвучны, он поднял глаза на Мирабо и увидел две слезы, катившиеся по этому властному лицу, изборожденному страстями, будто изрезанная вулканической лавой земля.

Слезы Мирабо необычайно взволновали Жильбера. Он подошел к нему и пожал ему руку.

Мирабо понял его порыв.

Слезы, проливаемые в память об отце, который держал в тюрьме, мучил и истязал сына, могли бы показаться необъяснимыми или банальными.

Он поспешил изложить Жильберу истинную причину своей чувствительности:

— Франсуаза де Кастеллан, мать моего отца, была достойная женщина. Когда все считали меня безобразным, одна она находила в себе силы называть меня просто некрасивым. Когда все меня ненавидели, она меня почти любила! Но кого она любила больше всех на свете, так это собственного сына. Как видите, дорогой Жильбер, я их объединил. А с кем объединят меня? Чьи кости будут лежать рядом с моими?.. У меня нет даже любимой собаки!

Он горько рассмеялся.

— Сударь! — произнес невдалеке угрюмый, полный упрека голос. — В церкви не смеются!

Мирабо повернул залитое слезами лицо в ту сторону, откуда донесся голос, и увидел священника.

— Вы служите в этом приходе, сударь? — мягко спросил он в ответ.

— Да… Что вам угодно?

— В вашем приходе много бедных?

— Больше, чем людей, подающих милостыню.

— Однако вам же должны быть знакомы хотя бы некоторые из милосердных людей, филантропов?..

Священник рассмеялся.

— Сударь, — заметил Мирабо, — если не ошибаюсь, именно от вас я имел честь услышать, что в церкви не смеются…

— Уж не вздумали ли вы меня поучать? — оскорбился священник.

— Нет, сударь, я лишь хотел вам доказать, что люди, полагающие долгом прийти на помощь своим братьям, не так редки, как вы думаете. Так вот, сударь, я, по всей вероятности, поселюсь в замке Маре. Любой безработный найдет у меня работу и хорошее содержание. Любой голодный старик найдет там хлеб. Любому больному, независимо от его политических убеждений и вероисповедания, окажут помощь. Начиная с сегодняшнего дня, господин кюре, я вам с этой целью предоставляю кредит на тысячу франков в месяц.

Вырвав из записной книжки листок, он написал на нем карандашом: