Графиня де Шарни. Части 1, 2, 3

— И куда же эта колыбель должна приплыть? — спросила королева. — Может, в Национальное собрание, это скопище спорщиков, разрушителей, уравнителей? Или новой Францией должна руководить Франция старая? Незавидная мать для столь прелестного младенца, а, господин Жильбер?

— Нет, ваше величество! Приплыть эта колыбель в ближайшие дни, сегодня, может быть, завтра, должна в незнакомую до сей поры землю, что зовется отчизной. Там она найдет крепкую кормилицу — Свободу, способную взрастить крепкий народ.

— Ах, все это красивые слова, — заметила королева. — Я полагаю, что слишком частое употребление их уже убило.

— Нет, ваше величество! Это великие дела! Посмотрите на Францию: все уже разрушено, но ничто еще не построено. Еще нет постоянно действующих муниципалитетов, лишь только что созданы департаменты. Во Франции нет законов, впрочем, она сама составляет сейчас закон. Посмотрите, как она идет твердой поступью, глядя перед собой, прокладывая себе путь из одного мира в другой, переходя по узкому мостику, переброшенному через пропасть. Посмотрите, как она, не дрогнув, ступает на этот мостик, столь же узкий, как мост Магомета… Куда она идет, старая Франция? К единству нации! Все, что до сих пор казалось ей трудным, мучительным, непреодолимым, стало теперь не только возможным, но и легким. Наши провинции были местом, где годами сталкивались самые разнообразные предрассудки, противоположные интересы, сугубо личные воспоминания; ничто, как казалось, не могло бы одержать верх над двадцатью пятью или тридцатью национальностями, отвергавшими общую нацию. Разве старинный Лангедок, древняя Тулуза, старая Бретань согласятся превратиться в Нормандию, Бургундию или Дофине? Нет, ваше величество! Однако все они составят Францию. Почему они так кичились своими правами, своими привилегиями, своим законодательством? Потому что у них не было отчизны. Итак, я уже сказал вам, ваше величество: она явится им, может быть, еще в очень нескором будущем, однако они уже увидели свою бессмертную и богатую мать, встречающую с распростертыми объятиями одиноких, потерянных детей; та, кто их зовет, — это общая для всех мать; они имели глупость считать себя лангедокцами, провансальцами, бретонцами, нормандцами, бургундцами, дофинуазцами… нет, все они ошибались: они были французами!

— Вас послушать, доктор, — насмешливо заговорила королева, — так Франция, старая Франция, старшая дочь Церкви, как начиная с девятого века называют ее папы, существует лишь со вчерашнего дня?

— Вот в этом как раз и состоит чудо, ваше величество: раньше существовала Франция, а сегодня существуют французы, и не просто французы, а братья, притом братья, которые держат друг друга за руки. Ах, Боже мой! Люди не так уж плохи, как принято полагать, ваше величество. Они стремятся друг к другу; чтобы внести в их ряды раскол, чтобы помешать их сближению, понадобилась не одна противная природе выдумка: внутренние таможни, бесчисленные дорожные пошлины, заставы на дорогах, паромы на реках; различие законов, правил, мер, весов; соперничество между провинциями, землями, городами, селениями. В один прекрасный день начинается землетрясение, оно расшатывает трон, разрушает все эти старые стены, все эти преграды. Тогда люди смотрят в небо, подставляя лицо ласковым лучам солнца, оплодотворяющего своим теплом не только землю, но и человеческие сердца; братство прорастает, будто на благословенной ниве, а враги, сами поражаясь тому, что так долго их сотрясала взаимная злоба, идут друг другу навстречу не для боя, а безоружными, идут без команды, без приказа. Под вспенившейся волной исчезают реки и горы, географии больше не существует. Еще можно услышать различные говоры, но язык — один, и общий гимн, который поют тридцать миллионов французов, состоит всего из нескольких слов:

Восславим Господа: он нам отчизну дал!.

— К чему вы клоните, доктор? Не думаете ли вы соблазнить меня видом всеобщей федерации тридцати миллионов бунтовщиков, восставших против королевы и короля?