Графиня Де Шарни

Более того, говорили об общем процессе, как о деле решенном, — процессе страшном, беспощадном, процессе, который после гибели Парижа положит конец парижанам. Каким образом и кем процесс этот будет проводиться? Об этом рассказывают сочинения той эпохи; если верить легенде, которая не столько оживляет прошлое, сколько предсказывает будущее, это дело вершит кровавая десница коммуны.

Да и отчего бы и впрямь не поверить легенде? Вот о чем стало известно из письма, найденного в Тюильри 10 августа; мы прочли его в Архивах, где оно хранится до сих пор:

«Трибуналы должны прибывать вслед за войсками; парламентарии-эмигранты будут производить по мере продвижения лагеря короля Прусского следствие по делу якобинцев и готовить им виселицу».

Это означало, что когда прусские и австрийские войска прибудут в Париж, дознание уже будет проведено, приговор — вынесен и останется лишь привести его в исполнение.

Словно подтверждая то, о чем говорится в письме, вот что сообщалось в официальном военном бюллетене:

«Австрийская кавалерия в окрестностях Саарлуи захватила в плен мэров-патриотов и известных республиканцев.

Уланы отрезали офицерам муниципалитета уши и прибили их каждому ко лбу».

Если подобные злодеяния творились в безобидной провинции, то чего же ждать от иноземных войск в революционном Париже?..

Это отнюдь не было тайной.

Вот какая новость облетела город:

Для королей-союзников будет возведен огромный трон на руинах, в которые будет обращен Париж; всех взятых в плен жителей волоком притащат и бросят к подножию этого трона; там, как в день Страшного суда, всех разделят на хороших и плохих; хорошие, то есть роялисты, дворяне, духовные лица, отойдут вправо, и с Францией им дозволят сделать все, что они ни пожелают; плохие, то есть революционеры, отойдут влево, где их будет ждать гильотина — изобретенная революцией машина, которая революцию и погубит.

Революция, то есть Франция, погибла и погибла не только она — это бы еще куда ни шло, — ведь народы для того и созданы, чтобы служить жертвой идеям; итак, погибнет не только Франция, но и ее идея!

Почему Франция первой произнесла слово «свобода»? Она полагала, что провозглашает нечто святое, что несет свет человечеству, что вдыхает жизнь в души людей; она сказала: «Свободу Франции! Свободу Европе! Свободу всему миру!». Она полагала, что совершает великое благо, неся земному шару освобождение, но, кажется, она ошиблась! Господь от нее отвернулся! Провидение против нее! Думая, что она невинна и возвышенна, она оказалась в действительности виновной и омерзительной. Веря в то, что совершает великое дело, она совершила преступление! И вот ее судят, приговаривают к смерти, обезглавливают, предают всеобщему поруганию, и мир, ради спасения которого она умирает, радуется ее смерти!

Но, может быть, этот несчастный народ перед лицом неприятеля способен найти хоть какую-нибудь опору в себе самом? Может быть, его защитят те, кого он обожал, кого он обогащал, кому он платил?

Нет.

Его король вступает в заговор с его врагами и из Тампля, куда он заключен, продолжает поддерживать переписку с пруссаками и австрияками; знать тоже идет против своего народа, объединившись под знаменами принцев; его духовенство сеет смуту среди крестьян.

Из глубины своих темниц роялистские прихвостни рукоплещут поражениям Франции; когда пруссаки захватили Лонгви, в Тампле и Аббатстве это вызвало радость.

И вот Дантон, человек решительных действий, ворвался в Собрание, рыча от гнева.

Министр юстиции полагает, что правосудие бессильно, и потому пришел требовать, чтобы его облекли не только властью, но и силой; опираясь на силу, правосудие уверенно пойдет вперед.

Он поднимается на трибуну, встряхивает львиной гривой, простирает мощную руку, распахнувшую 10 августа ворота Тюильри.

«Необходимо заставить содрогнуться всю нацию, чтобы деспоты отступили, — говорит он. — До сих пор мы лишь играли в войну; отныне об этом не может быть и речи. Надо, чтобы весь народ набросился, устремился на врага и вышиб его одним ударом; в то же время надо обуздать всех злоумышленников и не дать им наносить вред!»

И Дантон потребовал, чтобы народ поднялся, как один человек; он потребовал разрешения на обыски жилищ, а также на личные обыски граждан в ночное время с правом смертной казни для кого бы то ни было, кто будет препятствовать действиям временного правительства.