Графиня Де Шарни

«Граждане! Вы умеете сочетать жажду мести с любовью к порядку: соблюдайте эту границу! Это необходимо для нашей бдительности и для нашей ответственности!»

Странная эпоха! Люди разбивали в щепки дубовые Двери и взламывали железные решетки, но преклоняли колени перед ленточкой!

Народ в самом деле с благоговением преклонил колени перед трехцветной лентой Тампля; никто не посмел ее перешагнуть.

Король и королева не знали о том, что происходило 2 сентября в Париже; правда, вокруг Тампля наблюдалось большее, чем обыкновенно, волнение, однако члены королевской семьи начинали мало-помалу привыкать к шуму.

Король обедал в два часа; итак, в этот день он, как обычно, сел за стол, а после обеда спустился в сад, чтобы совершить тоже уже вошедшую в привычку прогулку в обществе королевы, принцессы Елизаветы, наследной принцессы и юного дофина.

Во время прогулки до их слуха донеслись громкие крики.

Один из сопровождавших короля членов муниципалитета наклонился к уху своего коллеги и шепнул едва слышно, хотя Клери сумел разобрать:

— Напрасно мы нынче разрешили им прогулку.

Было около трех часов пополудни; как раз в это время началась резня пленников, перевозимых из коммуны в Аббатство.

При короле оставались только два камердинера: г-н Клери и г-н Гю.

Бедняга Тьерри, которого мы видели 10 августа, когда он предоставил в распоряжение королевы свою комнату, где она разговаривала с г-ном Редерером, находился в Аббатстве и должен был там погибнуть утром 3-го.

Было похоже на то, что второй член муниципалитета разделял мнение своего коллеги: они напрасно вывели членов королевской семьи на прогулку; итак, оба они предложили им вернуться в замок.

Те повиновались.

Однако едва они собрались у королевы, как в комнату вошли два других офицера муниципалитета, которые были в тот день свободны от дежурства в башне; один из них, бывший капуцин по имени Матье, подошел к королю со словами:

— Разве вам неизвестно, сударь, что происходит? Отечеству угрожает серьезнейшая опасность.

— Как же, по вашему мнению, я могу об этом узнать, сударь? — отозвался король. — Я нахожусь под стражей!

— В таком случае я вам скажу, что происходит: неприятель вторгся в Шампань, а прусский король двигается на Шалон.

Королева не сумела сдержать радость.

Как бы мимолетно ни было движение королевы, член муниципалитета успел его заметить.

— О да! — вскричал офицер, обращаясь к королеве. — Да, мы знаем, что нам, нашим женам и детям суждено погибнуть; но вы ответите за все: вы умрете прежде нас, и народ будет отмщен!

— Все во власти Господней, — молвил король. — Я Делал для народа все, что было в моих силах, и мне не в чем себя упрекнуть.

Тот же офицер, не отвечая королю, поворотился к державшемуся в дверях г-ну Гю.

— А тебя, — проговорил он, — коммуна приказала арестовать.

— Кого арестовать? — не веря своим ушам, переспросил король.

— Вашего камердинера.

— Моего камердинера? Которого же?

— Вот этого.

И офицер указал на г-на Гю.

— Господина Гю? — изумился король. — В чем же его обвиняют?

— Это меня не касается; однако нынче же вечером за ним придут, а бумаги будут опечатаны. Уже в дверях он обернулся к Клери.

— Последите за своим поведением: с вами будет то же, если вы будете хитрить! — пригрозил бывший капуцин.

На следующий день, 3 сентября, в одиннадцать часов утра король и члены его семьи собрались у королевы; офицер муниципалитета приказал Клери подняться в комнату короля.

Там уже находились Манюэль и другие члены коммуны.

Все были заметно встревожены. Манюэль, как мы уже говорили, не поддерживал бойни: даже в коммуне существовало умеренное крыло.

— Что думает король о похищении своего камердинера? — спросил Манюэль[53].

— Его величество король весьма обеспокоен, — отвечал Клери.

— Королю ничто не угрожает, — продолжал Манюэль, — однако мне поручено передать ему, что камердинер не вернется; совет пришлет ему замену. Вы можете предупредить короля об этой мере.

— Я не обязан это Делать, сударь, — заметил Клери. — Будьте добры, избавьте меня от необходимости передавать моему господину новость, которая будет ему неприятна.

Манюэль на минуту задумался, потом кивнул и проговорил:

— Хорошо, я спущусь к королеве.

Он в самом деле отправился в комнату королевы и застал там короля.

Король спокойно встретил новость, которую ему принес прокурор коммуны; потом с такой же невозмутимостью, с какой он пережил 20 июня, 10 августа и тот день, когда всходил на эшафот, король промолвил:

— Благодарю вас, сударь. Я воспользуюсь услугами камердинера моего сына, а если совет и на это, не даст согласия, я обойдусь без камердинера.

Он повел головой и прибавил:

— Я к этому готов!

— Не будет ли у вас каких-нибудь пожеланий? — спросил Манюэль.

— Нам не хватает постельного белья, — пожаловался король, — и это для нас — огромное лишение. Как вы полагаете: могли бы вы добиться от коммуны, чтобы у нас было столько белья, сколько нам необходимо?

— Я передам вашу просьбу членам совета, — пообещал Манюэль.

Видя, что король не собирается расспрашивать его о том, что творится в парижских тюрьмах, Манюэль удалился.