Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV

Среди его конфискованных бумаг были обнаружены и сделанные им записки, переданные в закрытую часть Архива полиции префектуры. Это объемистое досье было сожжено коммунарами в 1871 году, однако еще ранее историком Вателем с него была снята копия. Из нее современникам известно основное содержание показаний.

Грив заявил, что богатые друзья мадам Дюбарри развращали общественное настроение в Лувесьене, что она состояла в заговоре с Бриссаком, что кража драгоценностей была инсценирована и послужила предлогом для поездок в Англию. Он же подчеркнул подозрительность тесных отношений подсудимой с Фортом, которого Грив считал двойным английским агентом, и рассказал о яме в парке, где были спрятаны серебряная и золотая посуда, картины и драгоценности.

Блаш, комиссар общественной безопасности, шпионивший за мадам Дюбарри в Лондоне, утверждал, что она купила там дом для эмигранта генерала де Буийе, что снабжала сведениями Калонна и помогла герцогине д’Эгийон эмигрировать, выдав ее за свою горничную. Соглядатай также обвинил ее в том, что она надела траур, чтобы принять участие в поминальной службе по Людовику ХVI.

Графиня возразила, что в ее гардеробе были только черные платья, поскольку она носила траур по герцогу де Бриссаку, но это не произвело на присутствующих ни малейшего впечатления. Блаш также поставил ей в вину, что графиня уволила Саланава, поскольку тот был хорошим патриотом. Она посылала своего управляющего Морена действовать в муниципалитете Версаля, чтобы легче получить свидетельство о благонадежности.

Шевалье д’Эскур, полностью потерявший самообладание, признался, что был посредником по выдаче займа в 200 тысяч ливров банкирами Ванденивер герцогу де Роган-Шабо. Это подтверждало сочувствие мадам Дюбарри и банкиров миру эмиграции и обеспечивало необходимое основание для смертной казни. Чрезвычайно взволнованный и перепуганный, шевалье путался в показаниях, противоречил сам себе, в результате его показания не содержали ничего благоприятного для женщины, которую он хотел защитить. В результате Фукье-Тенвиль потребовал немедленно возбудить дело против данного свидетеля, пособника обвиняемой. Шевалье д’Эскура заключили в Консьержери и 11 декабря отправили на гильотину.

На этом заседание было закончено и возобновилось 7 декабря.

Первым дал показания Саланав, который стал теперь секретарем Комитета общественной безопасности в Версале. Он упорно старался не встречаться взглядом со своей бывшей хозяйкой, но привел длинный перечень аристократов, с которыми встречалась графиня. Жена Саланава заявила, что мадам Дюбарри незаконно вывезла с собой в Лондон герцогиню де Бранка.

Замор, которого считали основным свидетелем обвинения, тем временем стал секретарем Комитета общественной бдительности Версаля. «Неиспорченное дитя природы» продемонстрировало самую черную неблагодарность по отношению к своей благодетельнице, которая чуть ли не два десятка лет содержала его. Он, впрочем, не мог сообщить ничего серьезного, кроме подозрений по поводу инсценировки кражи драгоценностей, но похвастался, что регулярно выговаривал графине по поводу ее сношений с аристократами.

Выступило еще около дюжины свидетелей, но их показания не представляли собой ничего особенно интересного. Горничная Анриетт Кутюр заявила, что в ночь после убийства герцога де Бриссака обвиняемая сожгла значительное количество бумаг.

Мировой судья кантона Марли Фурнье утверждал, что среди драгоценностей, обнаруженных в ходе обысков в Лувесьене, находились некоторые из тех, что были описаны в перечне украденных, выпущенном после ограбления. Значит, кража была фиктивной. Графиня отчаянно запротестовала:

– Никак нет, это – совсем другие драгоценности.

Вообще, ответы графини составляют основную часть процесса. Она яростно отрицает обвинения, предъявляемые ей. Обвиняемая утверждает, что ей не составляло труда насовсем остаться в Лондоне, куда приехала единственно с целью вести свой процесс против похитителей бриллиантов, но она вернулась в Лувесьен во исполнение своего гражданского долга. Мадам Дюбарри утверждает, что возила с собой ровно столько денег, чтобы оплатить расходы по процессу. Однако это не оказало никакого существенного влияния на ход процесса, ибо решение по нему было предрешено заранее.

Были допрошены банкиры Вандениверы, пояснившие движение средств, выделявшихся ими своей клиентке, они оправдывали свою переписку с ней и другими известными эмигрантами, такими как Калонн. Вандениверы также частично проходили по другому, так называемому «Делу о пиастрах», связанному со значительным экспортом капитала в те времена, когда Калонн был генеральным контролером. Их вина в переводе денежных средств за границу была очевидной, и все трое подпадали под осуждение в государственной измене, но для публики эти финансисты не представляли собой никакого интереса: в данном процессе они играли второстепенную роль соучастников и их судьба также была предрешена.