Графиня Гизела

– Ты видишь ее здесь невестой, Гизела! Тогда, конечно, лицо ее выражало беззаботность – но ее позднейшая жизнь была очень строга, и все мысли ее были заняты тем, чтобы начертать жизненный путь своей дочери.

– Могла ли она так поступить?.. Действительно ли родителям предоставлена власть присуждать своего ребенка к пожизненному заточению в том возрасте, когда глаза его едва открылись для жизни, когда душа его еще не проявила себя никаким стремлением? Не самый ли жестокий из всех эгоизмов – заставлять искупать грехи предков вполне неповинное в этом существо?.. Но пусть будет так, как желала моя мать, – продолжала она, глубоко вздыхая. – Я буду молчать и хранить так же, как и она, ужасную тайну, а похищенные богатства должны по наследству перейти к княжеской фамилии… Я буду жить в уединении, хотя и не в монастыре…

Министр, лицо которого несколько прояснилось в начале ее речи, просто вскочил при этом решении.

– Как! – вскричал он.

– Доход с владений до самой моей смерти должен делиться между бедняками, живущими в них и обрабатывающими эти земли, – но всем этим распоряжаться буду я, – перебила она его очень спокойно. – Насколько могу, я буду стараться также освободить от греха душу бабушки, хотя и не через молитву с четками… Я знаю, папа, что скорее не смогу достичь этого, как любя ближнего, полагая все свои силы.

Резкий смех прервал ее слова.

– О, благородная ландграфиня Тюрингенская, я представляю себе уже теперь, как грейнсфельдский замок сделается пристанищем нищих и бродяг! Я как теперь вижу, как ты, ради пользы и спасения немощного и страждущего человечества, варишь жидкий суп для бедных и вяжешь длинные шерстяные чулки! С каким героизмом ты следуешь своему решению оставаться в старых девах перед глазами осмеивающего тебя общества… Но вот в один прекрасный день благородный рыцарь постучится у дверей приюта для страждущих – и забыто будет и служение человечеству, и последняя воля матери; бедняки рассыплются на все четыре стороны, новый владелец Грейнсфельда соблаговолит, как приданое своей супруги, принять и похищенное наследство принца Генриха, а княжеская фамилия в А. утрет себе губы!.. Неразумное созданье, – продолжал он, все более и более ожесточаясь, – ты воображаешь, что терпеливо выслушивая твои мудрые разглагольствования, я обязательно принимаю твое остроумное решение?.. Ты действительно воображаешь себе, что твоя собственная воля будет что-нибудь значить, когда я объявлю тебе мой неизменный приговор?.. Тебя никто не просит думать, выражать свои чувства и желания – твое дело повиноваться; тебе нечего выбирать, перед тобой один путь, и если ты сама отказываешься по нему идти, то я тебя поведу! Поняла ли ты меня?

– Да, папа, я тебя поняла, но я тебя не боюсь – не в твоей власти принудить меня.

В неописуемом гневе он поднял руку. Девушка ни шагу не отступила перед этим угрожающим жестом.

– Ты не осмелишься тронуть меня! – сказала она со сверкающим взором, но ровным, спокойным голосом.

В эту минуту кто-то постучал к ним – в тихо отворенную дверь вошел лакей.

– Его светлость князь! – доложил он с низким поклоном.

Министр вполголоса проворчал проклятье, но тем не менее с радушным видом подошел к двери, которую широко раскрыл лакей.

– Но, милый Флери, что должен я думать? – вскричал князь, входя в комнату.

Тон его был шутлив, хотя лоб был нахмурен и маленькие серые глазки не могли скрыть неудовольствия.

– Разве вы совсем забыли, что там, в лесу, все общество горит нетерпением приветствовать вас? В Белом замке скоро не останется ни души, а вы заставляете себя ждать?.. К тому же мне доложено было уже час тому назад о приезде нашей прекрасной графини, но я не вижу и тени ее, а между тем вам известно, что, опираясь на мою руку, она должна сделать свой первый шаг в свет!

Стоявшая до сих пор в неосвещенной глубине комнаты Гизела приблизилась к князю и поклонилась ему.

– А, вот и вы! – вскричал его светлость, радостно протягивая ей обе руки. – Мой милейший Флери, я действительно мог бы рассердиться! Госпожа фон Гербек, – он обернулся к отворенной двери; там в боязливо-выжидательной позе застыла гувернантка, – сказала мне, что графиня час тому назад скрылась за этой дверью!

– Ваша светлость, мне нужно было поговорить с дочерью о важных вещах, – перебил его министр.

Может быть, его светлости первый раз приводилось видеть перед собой барона не в его обычной дипломатической маске – взгляд князя с удивлением остановился на его лице, потерявшем все свое олимпийское спокойствие и выражавшем теперь глубокую ярость.

– Мой милый друг, надеюсь, вы не подумаете, что я бестактно желаю вмешиваться в ваши семейные дела! – вскричал он обиженно. – Я немедленно удалюсь отсюда!

– Я кончил, ваша светлость, – возразил министр. – Гизела, в состоянии ли ты следовать за его светлостью? – обратился он к девушке, вперяя в нее угрожающий взгляд.

Госпожа фон Гербек отлично умела угадывать значение подобных взглядов.