Читаем Графиня Салисбюри полностью

— Без сомнения.

— Признаюсь, вы искусный дипломат, господин Дартевель.

— Я вам сделаю последнее замечание.

— Какое?

— Король Эдуард присягал в верности королю Франции, как верховному своему властителю за герцогство Гвиен.

— Да, но эта присяга ничтожна, — сказал с поспешностью Вальтер.

— Почему? — спросил Дартевель.

— Потому что, — сказал Вальтер, забыв роль свою, — я ее сделал словесно, не дав руки моей королю Франции.

— В таком случае, ваше величество, — сказал сняв шляпу и вставая Дартевель, — в таком случае вы свободны!

— Ну, полно, ты хитрее меня, кум, — сказал Эдуард, подавая руку Дартевелю.

— И я докажу вашему величеству, — отвечал Жакемар, кланяясь, — что пример доверенности и прямодушия, данный вами мне, не пропадет.

Глава VII

Оба собеседника были правы; Эдуард III по случаю или по предусмотрительности, присягая королю Франции в Амиене, не дал руки своей Филиппу Валуа. Посему, по окончании церемонии, верховный владетель пенял ему за это упущение; на что тот отвечал, что не знал этого обыкновения, исполняемого его предшественниками. Но обещал, по возвращении своем в Англию, справиться в узаконении, где изложены условия присяги. И в самом деле, возвратясь в Лондон, Эдуард должен был согласиться, что самое важное им было не исполнено, почему в грамоте, долженствующей утвердить эту присягу, приказал поместить: что он свидетельствует клятву в верности при соединении рук короля Англии и короля Франции.

Из этого видно, что Эдуард был такой же искусный казуист, как и Дартевель, не считая себя обязанным верностью по этой присяге, в которой хотя и упоминалось о совершенном подданстве, но в сущности недоставало самого важного. Города же Фландрии, со своей стороны, через посредство папы, как мы уже знаем, были обязаны верностью королю Франции, но не лично Филиппу Валуа, почему, по изъясненной Эдуарду причине, избегали и штрафа и папского отлучения от церкви. Все это было немного хитро в тот век, когда рыцари и торговые люди дорожили так много исполнением честного слова; но этот разрыв с Францией был благоприятен выгодам Эдуарда III и Иакову Дартевелю, почему и надо отдать им справедливость за то, что они еще старались найти причину, которой в этом деле дали хотя и фальшивый вид верности и прямодушия.

Кроме того, в чем Эдуард согласился и условился, как мы сказали в последней главе, с Иаковым Дартевелем, он должен был окончить одно дело, не приступая к исполнению этого предприятия, это — дождаться возвращения посланников от Иоанна Ганау, своего тестя, и Адольфа Ламарского, епископа Льежского, которые должны были в скором времени возвратиться, минуя Англию, в Ганд для того, чтобы в нем дожидаться повелений короля; им не было известно, что король предупредит их приездом во Фландрию, и в случае только неудачных совещаний с Дартевелем, должен был уехать обратно.

Несмотря на то, что он продолжал оставаться под чужим именем, и на доверие, которое имел к новому своему союзнику, Эдуард хотел иметь, в случае надобности, в своем распоряжении пункт защиты, почему и писал Готье-Мони собрать пятьсот воинов и до двух тысяч стрелков, и с этим отрядом взять остров Кадсан, который, находясь при впадении западного Еско, может, в случае измены, быть ему пунктом отступления и защиты. И это действие должно было показаться очень естественным — не предосторожностью, произведенною опасением, а просто — исполнением данного обещания; после этого распоряжения король узнал о возвращении обоих посланников.

Посланники чрезвычайно удивились, увидев, что Эдуард сам ожидал их в Ганде. Но зная благоразумие короля и его характер, который хотя и был отважен, однако не завлекал его никогда далее того, на что он решился, успокоились скоро, особенно те из них, с характером которых согласовалось всякое предприятие, сопряженное с опасностью; один только епископ Линкольнский позволил себе несколько замечаний; но Эдуард остановил его, под предлогом нетерпения узнать о последствиях посольства.

Епископ Льежский отказался от всякого союза против короля Филиппа, и несмотря на все предложения посланников, не хотел ничего предпринимать против Франции.

Перейти на страницу:

Все книги серии Французские Хроники

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Жанна д'Арк
Жанна д'Арк

Главное действующее лицо романа Марка Твена «Жанна д'Арк» — Орлеанская дева, народная героиня Франции, возглавившая освободительную борьбу французского народ против англичан во время Столетней войны. В работе над книгой о Жанне д'Арк М. Твен еще и еще раз убеждается в том, что «человек всегда останется человеком, целые века притеснений и гнета не могут лишить его человечности».Таким Человеком с большой буквы для М. Твена явилась Жанна д'Арк, о которой он написал: «Она была крестьянка. В этом вся разгадка. Она вышла из народа и знала народ». Именно поэтому, — писал Твен, — «она была правдива в такие времена, когда ложь была обычным явлением в устах людей; она была честна, когда целомудрие считалось утерянной добродетелью… она отдавала свой великий ум великим помыслам и великой цели, когда другие великие умы растрачивали себя на пустые прихоти и жалкое честолюбие; она была скромна, добра, деликатна, когда грубость и необузданность, можно сказать, были всеобщим явлением; она была полна сострадания, когда, как правило, всюду господствовала беспощадная жестокость; она была стойка, когда постоянство было даже неизвестно, и благородна в такой век, который давно забыл, что такое благородство… она была безупречно чиста душой и телом, когда общество даже в высших слоях было растленным и духовно и физически, — и всеми этими добродетелями она обладала в такое время, когда преступление было обычным явлением среди монархов и принцев и когда самые высшие чины христианской церкви повергали в ужас даже это омерзительное время зрелищем своей гнусной жизни, полной невообразимых предательств, убийств и скотства».Позднее М. Твен записал: «Я люблю "Жанну д'Арк" больше всех моих книг, и она действительно лучшая, я это знаю прекрасно».

Дмитрий Сергеевич Мережковский , Дмитрий Сергееевич Мережковский , Мария Йозефа Курк фон Потурцин , Марк Твен , Режин Перну

История / Исторические приключения / Историческая проза / Попаданцы / Религия