Графиня Салисбюри

— Напрасно вы думаете, мессир Гильом, что для убеждения в вашей преданности, нам нужна жертва жизни вашей, — сказала улыбаясь королева, — и что необходимо какое-нибудь происшествие, чтобы сделать нас признательными за попечения о нашем спокойствии.

— Напротив, ваше величество, как не считаю я себя счастливым и как не горжусь честью находиться при особе вашей, но я прихожу в отчаяние, чувствуя всю ничтожность заслуг моих, оберегая спокойствие вашего величества, которое не подвергается никакой опасности быть нарушенным, в то время, как другие рыцари в войне пожинают лавры победы, и тем делаются достойными тех, кого избрало их сердце. Меня же здесь считают ребенком, хотя я чувствую в себе мужество человека совершенных лет. И если бы я был так несчастлив, что полюбил кого-нибудь, то должен был бы скрывать страсть мою, чувствуя себя недостойным взаимности.

— Успокойтесь, Гильом, — сказала королева, пока Алисса, от которой не укрылся смысл слов и страсть молодого человека, хранила молчание, — ежели мы еще через день не получим известий с твердой земли, то поручим вам отправиться за ними. В таком случае вы можете совершить какой-нибудь военный подвиг для того, чтобы рассказать о нем по возвращении.

— Ах, ваше величество! — возразил Гильом, — если бы вы были так милостивы, что исполнили ваше обещание, то я счел бы вас вторым моим провидением.

Едва Гильом де Монтегю окончил эти слова, произнесенные им с увлечением юности, как раздалось — Кто идет? — часового, находящегося у ворот замка, закричавшего так громко, что голос его явственно раздался в комнате королевы, почему и узнали, что кто-нибудь приближался к замку.

— Что это значит? — спросила королева.

— Не знаю, ваше величество, — отвечал Гильом, — но если прикажете, сейчас узнаю и донесу вашему величеству.

— Идите скорее, — сказала королева, — мы с нетерпением будем ожидать вас.

Гильом повиновался, и обе дамы, погрузясь в прежнюю задумчивость, из которой вывел их звук колокола, пробившего девять часов, вспоминали нить мечтаний, прерванных рассказом королевы об ужасном происшествии, впечатления которого, если не уничтожило совершенно, то, по крайней мере, ослабило появление Гильома Монтегю и его разговор. Поэтому, забыв о поручении, данном Гильому, не слышали, как он вошел, и, приблизившись к королеве, решился сам говорить, не дождавшись вопроса.

— Я очень несчастлив, ваше величество, — сказал он, — потому что никогда не исполняется то, чего я желаю; вот известия, за которыми вам угодно было обещать послать меня. Вероятно, я способен только охранять старые башни этого замка, следовательно, и должен покориться моей участи.

— Что вы говорите, Гильом? — вскричала королева, — разве есть какие известия из армии?

Что же касается до Алиссы, то она не говорила ни слова, но смотрела на Гильома таким умоляющим взором, что он, невольно обратясь к ней, отвечал больше на ее молчание, нежели на вопрос королевы, потому что это молчание было красноречиво и обнаруживало нетерпение.

— Два приехавших рыцаря говорят, что они посланы королем Эдуардом. Прикажите ли их ввести к вашему величеству?

— Введите как можно скорее, — сказала королева.

— Несмотря на позднее время? — спросил Гильом.

— Во всякое время дня и ночи я готова принять посланных моего государя и супруга.

— И вероятно, еще более будете рады, — сказал в дверях звучный и приятный голос, — если этот посланный, почтенная тетушка, будет Готье-Мони, привезший добрые вести.

Королева вскрикнула от радости и, встав, подала руку рыцарю, который, сняв шлем и отдав его своему оруженосцу, приблизился к королеве. Товарищ же его остановился у дверей, не снимая шлема и не поднимая даже забрала. Королева была до того обрадована, что не могла произнести ни одного слова, пока рыцарь, наклонясь, прикасался устами к ее руке. Что же касается Алиссы, то она молчала и дрожала всеми членами. Гильом, понимая, что происходило в ее душе, прислонился к стене, чувствуя, что силы ему изменяют и колени его подгибаются, и старался в темноте скрыть свою бледность и огненный взгляд, который он устремил на нее.

— Вы приехали от короля, супруга моего? — прошептала наконец королева. — Скажите мне, здоров ли он, и что делает?

— Он ожидает, ваше величество, и поручил мне счастье проводить вас.

— Может ли это быть? — вскрикнула королева. — Поэтому он вступил уже во Францию?

— Нет еще, почтеннейшая тетушка, не он, но мы были там для избрания замка Тун в колыбели вашему сыну. Замок этот есть истинное орлиное гнездо, приличное быть местом рождения королевскому потомку.

— Объяснитесь подробнее, Готье, потому что я ничего не понимаю. Я так счастлива, что опасаюсь, не сновидение ли все это?.. Но для чего товарищ ваш стоит у дверей, не снимая шлема, и не приближается к нам? Не опасается ли он, что его, вестника таких приятных вестей, примем мы дурно?

— Этот рыцарь произнес обет, так же как вы, тетушка, и как графиня Алисса, которая, не говоря ни слова, смотрит на меня так пристально. Успокойтесь, — сказал он, обращаясь к ней, — он жив и здоров, хотя и видит свет только одним глазом.