Но на деле, в глазах самих американцев принадлежность к той или иной церкви не имеет существенного значения. В плане религиозном общество толерантно, плюралистично, разделено на церкви, имеющие самые разные «названия», притом что единственной настоящей Церквью в привычном для нас смысле остается католическая. Ничего нет удивительного в том, например, что в одной семье можно встретить представителей разных церквей или «сект», потому что каждый свободен веровать так, как он того желает, лишь бы верил: это и есть единственное обязательное условие. В Бостоне, к примеру, можно увидеть небольшую «церковь» ультрамодной архитектуры. При входе в нее указано, что она не предназначена для исправления какого-то одного религиозного культа, но что каждый верующий, независимо от его вероисповедания, волен прийти сюда и вознести молитву. В полумраке можно увидеть большую плиту, чем-то напоминающую алтарь, на которую через отверстие в крыше падает свет; за плитой находится полог, составленный из кусочков зеркального стекла, что напоминает о «мобилях» Кальдера…
Какая веротерпимость, может подумать европеец, если он не знает, что светское образование и атеизм на западный манер, прежде всего на манер, принятый во Франции, где образование и государственная политика являются светскими, в США практикуются редко, что они здесь просто немыслимы. Однако здесь существует некая форма иррелигиозности, рационализма, похожая на ту, которая распространилась в Европе после выхода в свет книги Дарвина
Для культурного равновесия Америки важно другое: католицизм новых иммигрантов, прежде всего ирландцев, а затем немцев, итальянцев, славян, мексиканцев, который изначально казался труднопреодолимым препятствием на пути единения культур, в конечном счете приспособился, и хорошо приспособился, к американской жизни, интегрировался в нее. В этом плане роль первых переселенцев католического вероисповедания — ирландцев — была решающей.
В Америке католическая церковь, прежде всего озабоченная сохранением своего единства в мире и своей иерархии, согласилась на отделение ее от государства в противоположность ее отношению к этому вопросу в других странах, где она занимает главенствующее положение; католическая церковь вписалась также в американский национализм; помимо этого, она согласилась на сознательную концентрацию своей деятельности на деяниях благотворительности, что соответствует духу американской жизни. Заявление одного американского архиепископа в этом смысле показательно: «Честное голосование и корректировка социальных отношений значат больше для славы Божьей и спасения души, чем ночные самобичевания или паломничества в Компостель».
Подобно протестантским церквям, католическая, насчитывающая сегодня в США 30 млн приверженцев, сумела создать здесь ассоциации, школы, университеты но, в отличие от протестантских церквей, не могущих похвастаться большими успехами в деле привлечения на свою сторону городского пролетариата, в этой социальной среде она добилась заметных успехов.
Чем объяснить относительную неэффективность протестантской церкви в деле обращения городских жителей (хотя в данный момент мы наблюдаем ее обновление)? Быть может, причина тому ее обуржуазивание и расхолаживание ее проповедников, почивших на лаврах в результате успехов, достигнутых в сельской местности в XIX в.? Не будем упускать из виду, что религиозная Америка, а в целом и вся культурная Америка, подвергается постоянной угрозе обогащения верующих, их привязанности к буржуазным ценностям.
Религиозный фактор есть одно из объяснений успехов, достигнутых в деле единства американской цивилизации. Разумеется, имеются и другие объяснения: жизненная сила нации, находящейся на подъеме, притягательность общественного устройства, где только деньги определяют социальные границы, где до недавнего времени каждому был открыт путь к обогащению. Для европейского иммигранта принять эти общественные правила значит отказаться от старых, европейских норм, обрести надежду.
Таков либеральный аспект этой цивилизации, которая, впрочем, не позволяет индивидууму уклоняться от выполнения неписаных правил американской жизненной модели. Если самому иммигранту трудно к этому привыкнуть, если он испытывает чувство понятной ностальгии, то его дети озабочены в первую очередь тем, чтобы раствориться в массе американцев. Все социологи отмечают, что дети иммигрантов испытывают желание вытравить у себя следы их национального происхождения.