Грань креста (дилогия)

Говорит? Птичкин муж? Я не проснулся или у клиента белая горячка? Мне вдруг даже стало интересно. Попросив оборванца сбегать за доктором и водителем и незаметно дотронувшись до заднего кармана (слава богу, без халата, а то наручники быстро из брюк не выхватишь), начал профильные беседы:

— А скажи, пожалуйста, дорогой, на каком языке говорят твои птицы?

— Да не мои они! Эта, она вовсе не говорит ничего, она и не спускается-то почти никогда. А он кое-как по-нашему лопочет. Сначала, когда пришёл, двух слов связать не мог, теперь с грехом пополам объясняется.

Нет, строй рассказки не похож на делирий. И ведёт себя не так — суетлив, беспокоен, но не тревожен. Страхов, похоже, тоже нет. Псих, как и многие прочие здесь? Вид, кажись, не дефектный. Может, недавно умом тронулся?

Оглянулся, не видно ли моего доктора. С таким бредом нужно разбираться большему профессионалу, чем я. Нет, тихо ещё. Ладно, потянем время.

— Не твои, значит. А где эти птички живут?

— Вы что, не знаете? — поразился гость.

— Откуда же мне знать, мы у вас пять дней всего, да и то при деле всю дорогу, — возмутился я, мысленно хихикнув: ага, с мышедоктором по городу гулять и персики лопать — дела серьёзнейшие.

Тот ошарашенно глядел на меня. Ему, знать, и в голову не приходило, что кому-то может быть ничего про птичек не известно. Опомнившись, зачастил:

— Ой, простите, господин лекарь. Мне и невдомёк. Все тут давным-давно уже к ним привыкли, а вы-то и не поймёте ничего. Небось решили, что я с ума сошёл, коли к птицам человечьего доктора зову?

— Не без того.

— Да не птицы они никакие, такие ж люди. Просто живут на самой верхотуре, вот и прозвали их так. Чудаки наши местные.

Один вопрос был снят, но родился другой, не менее интересный. Чем же это таким нужно отличиться, чтобы прослыть в Кардине чудаком? Ладно, увидим. А вон и Патрик топает, бережно неся в ладонях начальницу.

Рат пискнула:

— Что там?

— Ранен кто-то. — Я для простоты не стал посвящать её в птичьи вопросы. Сам ещё не всё толком понял.

— Тяжело?

Я взглянул на лысого. Тот пожал плечами:

— Не знаю, госпожа. Сам не видел.

— Так что ж мы стоим целый час? Патрик, заводи.

Огрызнуться, что целый час ждали доктора? Потом. Последнее дело — при народе внутрибригадные склоки учинять. Это занятие сугубо интимное. Иначе почтения у населения не будет. Его и так-то не густо, того почтения.

Душегубка в машине, аж терпёжу нет. В открытые окна ломится невыносимый жар. Сколько ещё? Слава богу, приехали.

Рыночная площадь кишит народом. Намётанным глазом я безошибочно определил, где находится потерпевшая — там, у фанерной палатки, скопление публики особенно велико, и большинство стоят без дела, переговариваясь. Лишь вездесущие мальчишки шастают взад-вперёд, высматривая, где бы что спереть.

Пробились, протолкались, зашли. За грубо сбитым прилавком к стене жмётся сидящая на полу парочка — молодой парнишка и девушка.

— Вот они, птички, — подтолкнул меня локтем наш спутник.

Птички. Страннее людей я не встречал ещё в этом мире, если не причислять к людям всяких невероятно фантастических существ — обитающих здесь извеку и пришлых. Вид пары изумлял и вызывал жалость разом. Тонкие, худые, прозрачно-бледные (в открытом палящему солнцу Кардине!), со спутанными в клубок, неимоверно отросшими волосами.

Девушка вообще казалась призраком. Настолько бледна, что вены на её лице и руках выглядят вытатуированной синей паутиной. С крошечного острого личика недоверчиво и испуганно взирают на меня огромные светло-карие глаза. Одежда ребятишек истрепалась настолько, что затруднительно хоть примерно определить, чем эти лохмотья являлись раньше. Руки девушки прижаты к животу в области правого подреберья, пальцы заплывают алым.

Я облокотился о прилавок, разглядывая молодых людей.

— Здравствуйте, ребята. Как вас зовут? — Это Люси подала голос, соскочив с плеча на липкий фальшивый мрамор стойки у моих рук.

Парень, не раскрывая рта, молча подал какие-то истрёпанные и затёртые бумажки, обёрнутые грязным целлофаном. Взял, развернул… Господи! Ребятишки-то мои земляки!

У меня в руках лежали паспорта с гербом той страны, где я имел счастье или несчастье появиться на свет. Той, где столько всего оставил.

В душе моей вдруг широко разлилась необъяснимая тёплая волна, затопив сердце. Открыл. Прочёл имена, фамилии, где и когда родились. Боже, совсем дети! Ему — восемнадцать, ей — и вовсе шестнадцать. Без определённого места жительства. Там. А здесь? «На верхотуре» — вспомнил. Это где?

Что это? Из паспорта девушки выпал сальный клочок бумаги, мелькнул фиолетовый штамп. Я поймал его на лету. Выписка. И психиатрическая больница знакома — хоть и не мой город, но бывать приходилось.