Заткнулись. Вытаращились, не слишком уразумев, кто это им веселиться мешает.
— Докладывайте.
Один из солдат, постарше, не совсем ещё пропивший понятия о дисциплине, поднялся, покачиваясь.
— Ну, в общем, это, сэр. Тут мы в них въехали, дак летёха девчонкой попользоваться хочет, а она, вишь, заперлась. Мы предложили — сейчас враз выковырнем. Не хочет, дурило. Сама, говорит, дать должна. Молодой…
— Медики пострадали?
Вояка вгляделся в меня, нахмурился:
— Слышь, а ты кто есть-то? Что-то я не догоняю, ты наш или ихний? Тачка вроде армейская, а зачем тогда халат?
— А чтоб ты спросил, — парировала вылезшая на моё левое плечо Люси.
— О, крыса! — вытаращил глаза солдат. — Откуда взялась?
— А меня нет, милый, — ласково пропищала Рат, — я тебе спьяну мерещусь.
Собеседник вылупил глаза, некоторое время тупо таращился на мою начальницу и, мутно кивнув, опустился обратно в траву.
Я двинулся к офицеру. Тот, заметив моё приближение, глупо улыбнулся и выдал фразу, звучавшую в переложении с нецензурного языка на общепринятый, как классическая цитата из Швейка:
— Вот ведь проститутка, не хочет спать со мной.
Ответ мой был прост и конкретен:
— Оставь в покое девчонку, забирай своих орлов и проваливай ко всем чертям.
До лейтенанта допёрло, кто я такой. Лицо побагровело, пальцы судорожно зацарапали болтающуюся на поясе кобуру. Я быстро нагнулся, едва не стряхнув с плеча Люси, выдернул из-за сапога нож и, чуть подбросив его, перехватил за спинку рукояткой вверх.
— Уверен, что успеешь?
Пьян-то он пьян был, но профессиональный глаз военного вмиг распознал метательный захват. Пару минут мы смотрели друг на друга, меряясь взглядами. К тому времени Патрик успел выскользнуть из кабины и поспешал к нам, на ходу примыкая магазин к автомату.
Кто-то из вояк, учуяв неладное, подал голос:
— Ему дорожку отсюда не показать, сэр? Вы только скажите, мы его мигом наладим. Не хуже вертолёта полетит!
Тот встрепенулся было, с надеждой покосившись в сторону торчащих из-под тента кузова прикладов сваленного в кучу оружия, но мой пилот уже сопел мне в ухо, встав рядом. Звонко щёлкнул затвор. Отвёл руку с ножом к плечу и я.
Офицерик сник и, отвернувшись, махнул рукой своей команде:
— По машинам!
Зарычал могучий дизель. Грузовик, выплюнув из выхлопной трубы сизую тучку отработанных газов, отбыл. Я осторожно постучал по борту:
— Отбой тревоги. Солдат больше нет.
Дверца распахнулась. Линейный фельдшер Дженифер Смайли, вылетев из салона, повисла у меня на шее, одновременно плача, благодаря и пачкая халат растёкшейся тушью.
— Ну, всё, всё, малышка. Всё в порядке.
Та вцепилась в меня ещё крепче, боясь отпускать. Льющиеся ручьём слёзы смывали последние остатки косметики мне на грудь.
— Ну-ну. Было — нет, и слава богу. Давай-ка прекращай, не то сейчас успокоительного вколю.
Дженни оторвалась с трудом, подняла заплаканное лицо и затрясла головой:
— Не надо… Я просто очень испугалась. Они все пьяные, грубые, безумные…
Пожилой водитель, поминутно поправляя очки, озабоченно нагибался, с разных сторон заглядывая под передок машины.
— Проблемы?
— Похоже, рулевую тягу оборвало. Здесь не сделать. На буксир возьмёте?
— Извини, родной. Вызов у нас.
— Эхма! Ладно, буду тягач ждать.
— Успехов. — Я повернулся к своему автомобилю. Девчонка ухватилась за мой рукав, потянула к себе:
— Не уезжайте, пожалуйста — вдруг они вернутся? Страшно…
— Да как же, — растерялся я, — вызов ведь на руках.
— Можно тогда с вами?
Я замялся на секундочку, не зная, что скажет Люси. Та не возразила.
— Что ж, залезай.
Дженни взялась было за ящик, но, спохватившись, глянула на себя в наружное зеркало заднего вида.
— Ой, я же ужасно выгляжу!
И спряталась в машине — прихорашиваться. Процесс затянулся. От скуки я начал приставать к водителю:
— Слышь, как это вас угораздило?
— Да они на горке прямо по центру стояли. Я притормозил, посигналил, чтоб дали проехать. Видать, кто-то спьяну ручник отпустил. Ну и вот…
Ну и вот. Я и не подозревал, что жизнь моя стояла вот так же — на откосе. Нет, подумывал, конечно, но мне всегда казалось, что тормоза у меня работают хорошо. Как бы не так!
Вечерний чай с тобой вприглядку, как всегда, был чудесен. Вызов уже лежал в кармане, отпущенные на заправку двадцать минут истекли, я с сожалением встал со стула. Ты задержала меня.
— Шура, можно назначить тебе свидание?
Я не обольщался насчёт свиданий, зная твой злой язычок, потому лишь кивнул:
— Как будет угодно госпоже доктору.
— Тогда приходи сюда после полуночи, когда освободишься.
Не пришёл — прилетел. Такова была воля Божья, что ночь прошла на редкость спокойно, вызовами население не мучило, по одному разу только и съездили. Разговор порхал вокруг совершеннейших пустяков, а я маялся, понимая, что должен услышать что-то очень важное. Столь сильно было то ощущение, что мешало наслаждаться желанным обществом. Так долго вместе — и тревожно. И тягостно.
О чём ты думала тогда? Что для себя решала? Бог весть.
Засерел уже рассвет, потянулся, здороваясь, народ в столовую за утренним чаем. Наконец ты посмотрела в упор чуть покрасневшими после бессонной ночи глазами: