Гран-При для убийцы

Нет, он не ходил на демонстрации с красными знаменами и не призывал вернуть «вождя народов», с портретами которого стояли многочисленные старушки. Он и видел, и понимал изъяны и недостатки прежней системы. Но та страна, в которой он вырос и которую любил несмотря ни на что, уже не существовала. В некоторые города, любимые с детства, как Таллин или Рига, уже нельзя было попасть без визы. А его любимый Ленинград теперь назывался совсем другим именем, словно в насмешку над блокадниками, отстоявшими свой город и имеющими право на это название в тысячу раз больше, чем прежнее императорское Санкт-Петербург.

Но даже эта фантомная боль не могла заглушить реальной мысли, что восстановление прежней страны невозможно. В душе он все же надеялся на чудо, на обретение некоего единства пространства и территории. Но как аналитик и реалист видел расползающиеся в разные стороны суверенные территории, которые уже невозможно было собрать и склеить в прежнем виде.

Он отказывался от всех предложений, сделанных ему сразу несколькими государствами СНГ, предлагавшими перейти в их спецслужбы. Он не хотел работать на государственной службе. Жизнь частного лица, аналитика, который мог дать консультации или помочь в раскрытии загадочного преступления, могла приносить тот минимум для жизни, который обеспечивал его всем необходимым. Но позади осталась страна, в которой он жил, друзья, которых он потерял, работа, к которой он уже не смог бы вернуться. А впереди были неопределенность и смерть.

В последние недели он чаще всего думал именно о смерти. Ему казалось странным и несправедливым, что все люди от рождения, хорошие и плохие, совершающие нравственные поступки и аморальные мерзавцы, дети и старики, поклоняющиеся разным богам, все одинаково приговорены к смертной казни, отсрочка которой лишь усугубляла их страдания. Наделенный разумом человек рано или поздно понимал чудовищную несправедливость подобного закона природы, но обреченно мирился с нею, понимая, что ничего не сможет изменить. Подобная несправедливость абсолютно ко всем людям волновала самого Дронго как некий несправедливый уравниватель, делающий одинаково несчастными всех живущих. Поэтому в последние дни он чаще лежал на кровати с открытыми глазами или читал по ночам, чтобы заснуть с первыми лучами солнца, словно не желая каждый раз встречать его восход и рождение нового дня, так стремительно сокращающего его собственное существование.

Телефонный звонок разбудил его в половине девятого вечера. По вечерам он предпочитал иногда вздремнуть, чтобы затем бодрствовать до утра. Ночь была у него самым плодотворным временем для работы, чтения и размышления. Он был ярко выраженной «совой» и предпочитал ночное бдение и дневной сон. Чертыхнувшись, он поднялся с дивана и подошел к аппарату. Поднял трубку.

– Слушаю вас, – недовольным голосом сказал он.

– Это Дронго? – спросил его незнакомец.

Он поморщился. Когда разговор начинается таким образом, это не сулит ничего хорошего. Обычно так начинают разговор нетерпеливые дилетанты или суетящиеся чиновники, от которых ничего хорошего ждать не стоит.

– Нет, – ответил он глухим голосом, – вы ошиблись номером.

И положил трубку. Подумав немного, он решил вообще не отвечать на звонки незнакомца. В конце концов, если у позвонившего действительно важное дело, он может позвонить и завтра утром. Повернувшись, он пошел к дивану и снова лег, закрыв глаза. Интересно, кому он опять мог понадобиться?

Телефонный звонок все же выбил его из состояния привычной расслабленности, и он почувствовал, что не сможет заснуть. Немного поворочавшись на диване, он поднялся и включил телевизор. Веселая музыкальная передача заставила его переключиться на другой канал. Там показывали фильм, явно детективного жанра. Дронго отвернулся. Больше всего на свете он не любил детективы, особенно фильмы, выстроенные по голливудским стандартам, когда на одну минуту экранного времени приходилось одно убийство и половина полового акта, растянутого, как правило, сразу на несколько минут. Он переключил на другую программу и, увидев, что там показывают интервью с известным политиком, убрал звук и прошел на кухню.

«Интересно, – снова подумал он, – кто это мог позвонить? Кому я опять понадобился?»

Телефонный звонок раздался снова. Но он не стал больше подходить к аппарату, лишь механически считая звонки. После восьмого телефон умолк. Дронго вернулся в комнату и снова начал переключать каналы. Вполне возможно, найдет какую-нибудь более интересную передачу. Раздался один звонок. Потом еще три. Потом последовало сразу восемь. Он механически считал. После того как телефон умолк, Дронго приготовился взять трубку, когда он зазвонит в четвертый раз. Этот код под цифрой «сто тридцать восемь» был известен только одному человеку, его другу, много лет назад учившемуся вместе с ним на юридическом факультете.