Грани доверия

Трэвис сказал себе — надо выпить, это означало напиться. Он направился в ближайший бар «Собака и охотник». От воспоминаний о посещении этого заведения в компании с Билли болезненно сжалось сердце. Да, ему сейчас просто необходимо выпить. И он выпьет. Затем еще. А когда почувствует, что ему достаточно, возьмет такси и поедет домой. Только будет ли ему когда-нибудь достаточно для того, чтобы заглушить боль, залечить раны от обмана Билли.

Посетителей было мало, и они рассредоточились по всему залу.

— Добрый день, сэр, — приветливо поздоровался с ним бармен. Поставив насухо вытертый стакан к другим стаканам, он спустился к стойке бара, которую облюбовал Трэвис. — Прекрасная погода для охоты на уток, не правда ли?

— Разве? — Интонация Трэвиса не располагала к беседе. — Коньяк, пожалуйста. Нет, двойной коньяк.

Со стаканом в руке он прошел в угол, сел за пустой столик и предался грустным размышлениям в стороне от навязчивых любопытных глаз.

Билли. Он не мог отделаться от мыслей о ней. И даже несмотря на двойную порцию коньяка, он не мог о ней не думать. Она казалась такой естественной, такой правдивой, правда, колючей как еж, если задевалась ее гордость. Билли… Мысленно он вел диалог с нею, но почему-то у этого диалога не получилось логического конца. Задумчиво вращал он в руке шарообразный стакан с золотистой жидкостью. И, как жидкость в стакане, вращались мысли в голове.

— Здесь свободно?

Трэвис поднял глаза. Он не заметил, как подошла незнакомая женщина. Странно, неужели она надеется подцепить кого-нибудь в почти пустом баре? Это была молодая высокая крашеная блондинка довольно хорошо одетая для проститутки, с подчеркнуто утрированным макияжем, в неприлично короткой юбке и со странным молящим выражением глаз. В какой-то миг он испытал болезненное искушение принять кое-что из того, что она может предложить: получасовую бессмысленную беседу за еще одним стаканом коньяка и получасовое пребывание в одном из анонимных номеров мотеля. Но тут же его охватила волна отвращения.

Он покачал головой, и надежда в глазах женщины умерла.

— Вы тут ни при чем, — попытался смягчить удар Трэвис. — Просто я жду кое-кого.

Это было правдой. Он ждал Билли. Будет ли он всегда ждать ее? Но почему, почему, Билли? Почему так вышло? Он ведь и раньше терял контракты, и не так уж редко. Настоящий бизнесмен в таких случаях не должен поддаваться унынию. Бизнесмен — это человек со стальной волей. Как правило, разочарование компенсируется следующими удачными проектами. Но сейчас… Лучше взглянуть фактам в лицо, старик. Сейчас Билли воткнула нож ему в живот и повернула лезвие.

Он осушил стакан. Четыре тридцать. Две двойные порции коньяка, выпитые менее чем за час, не заглушили боль, но зато благодаря им маленькое зернышко истины проросло из самых потаенных глубин его сознания. Билли. И какой же я дурак, клял он себя. Ему бы следовало все это предвидеть с самого начала. Потому что были все признаки. Но он просто отказывался взглянуть правде в глаза. И вот получил. Он самый настоящий дурак.

— Какого черта ты себе позволяешь, Трэвис? — возмущалась Клео. — Я должна лгать Финчли-Бейкерсам, самой влиятельной семье этой части Лондона. И все потому, что ты пальцем о палец не ударил для того, чтобы наша встреча состоялась.

— Я уже говорил тебе, Клео. Что-то помешало.

— Да ну? Что-то или кто-то? — спросила она с необычайной для нее проницательностью.

Клео была в ярости: зеленые глаза извергали огонь, на побелевших щеках горели два ярких пятна. Она стояла перед ним, уперев руки в бедра, и дрожала от негодования.

А он устал. Слишком устал, чтобы спорить, искать какие-то доводы.

— Пойдем домой, Клео, — устало выдохнул Трэвис. Он взял со стола раскрытую газету и подчеркнуто сложил ее так, что сверху оказалась страница бизнеса. — У меня был трудный день, и я устал.

— Ну нет!

Клео вскочила и выхватила у него газету. Трэвис почувствовал приступ раздражения. Но какой смысл вымещать свою злость на ней? Она не сделала ничего плохого, просто выбрала неудачный момент для выяснения отношений. Со вздохом он сложил руки на груди и вопросительно поднял бровь. Его нарочито спокойная поза подействовала на Клео как красная тряпка на разъяренного быка.

— Ну? — зашипела она.

— Что «ну»?

В ушах у него шумело — остатки ночной головной боли, с которой он проснулся. Бессчетное количество коньяка и бутылка красного вина, которую он позже выпил дома, не прошли бесследно. Но хотя бы заснул ночью. Вернее, забылся. А потом был бездарный рабочий день, который он провел в мрачном состоянии духа, с трудом выходя из шока, связанного с уходом Билли. И менее всего он сегодня нуждался в Клео, охваченной приступом небывалого гнева.

— Ты подводишь меня. Ты отвратительно груб, когда я звоню. Ты исчезаешь на полночи, и я не могу дозвониться к тебе по радиотелефону. Ты заставляешь меня лгать любимым друзьям. А сейчас ты имеешь наглость притворяться, что не понимаешь, в чем дело. — Визгливые ноты ее голоса осколками пронзали его голову.

— Послушай, дорогая, я знаю, ты разочарована…