Грани миров

— Петя, налей ему сока. Булочку хочешь? Только умоемся сначала.

Антоша выпил два стакана соку, но булку не доел — сломленный усталостью, он уснул на коленях у черноволосой женщины, привалившись головкой к ее плечу. Она сидела неподвижно, покачивая его и пристально глядя прямо перед собой.

— Златушка, — тихо позвал ее муж и погладил по голове, — я пойду узнать, хорошо?

— Да-да, — женщина словно очнулась, — узнай, Петя, что они там выяснили. Как ребенок вообще мог оказаться в нашем санатории, где мать? Неужели это ребенок Людмилы?

Однако едва мужчина открыл дверь, как на пороге появилась запыхавшаяся старшая администраторша — широкоплечая, полная, с усиками над верхней губой. Она работала в этом санатории уже пятнадцать лет и прекрасно знала Муромцевых, которые почти каждый год приезжали сюда во второй половине августа — врачи считали, что Злате Евгеньевне необходимы солнечные ванны.

— Петр Эрнестович, извините, ради бога, что вас побеспокоили, ошибочка вышла, — гулким басом зарокотала администраторша. — Мне как Катька, паразитка такая, рассказала, так я ей чуть космы не повыдернула, а Михал Никитич тоже хорош! Это из ведомственного санатория мальчишка убежал, «Мать и дитя» называется. Наша главврач сейчас с ихней по телефону говорила — та чуть не в голос рыдала. Думали, говорит, что ребенок утонул, весь персонал на ушах стоит, у всех голова кругом идет, а мать при смерти лежит. А он, поросенок, тут у нас дрыхнет. И как он только к нам оттуда дошел, далеко ведь! Ишь, спит как — носик кверху задрал, — на ее усатом лице неожиданно появилось умильное выражение. — Давайте, я его вниз отнесу, чтобы вам не мешал, главврач машину даст, чтобы Михал Никитич его отвез.

Петр Эрнестович бросил быстрый взгляд на жену.

— Мы с мужем сейчас сами отвезем мальчика, Анна Петровна, — тихо сказала Злата Евгеньевна.

«Ох ты, горькая, — с жалостью подумала администраторша. — Не всякой красоте, видно, счастье дано. Своего ребеночка судьба не подарила, такты чужого увидела и глаз не сводишь. И печальная какая! Нет, не надо к чужим детям сердцем прилипать — потом больно будет». Вслух же она с нарочитой суровостью вновь стала ругать Катьку:

— И надо же — сколько вам теперь из-за этой Катьки-дуры беспокойства! Потащила его к вам, а ей нужно было перво-наперво мне доложить. Ох, Катька — дура дурой! Давайте, давайте мальчонку — пусть лучше Никитич его довезет, а у нас время чая скоро, чего вам теперь в «Мать и дитя» на машине трястись?

И Анна Петровна потянулась было, чтобы взять спящего Антошку из рук печальной женщины с прекрасным лицом, но Петр Эрнестович отстранил ее и неожиданно широко улыбнулся:

— Не надо ругать Катю, Анна Петровна, ничего страшного не произошло, а чай мы выпьем, когда вернемся. И никакого беспокойства для нас тут нет — это, кажется, наш родной племянник.

Администраторша широко раскрыла рот от удивления и не сразу его закрыла.

Проснувшись на следующее утро в своей палате, Антоша не мог понять, почему его персоне нынче уделяют столько внимания. До завтрака зашла медсестра и взяла кровь из пальца, потом его больше часу осматривали два врача — выстукивали, выслушивали, разглядывали порезы на ногах. Мама, правда, была очень печальная и почти с ним не разговаривала — один раз только крепко обняла и заглянула в глаза. Палатная нянечка тетя Груша, зайдя к ним делать уборку, отчего-то прослезилась и расцеловала его в обе щеки, а встретившийся на пляже сторож, что побил собаку, хотел погладить по голове, но Антоша от него сердито отстранился и сурово сказал самое некрасивое слово, которое узнал только вчера:

— У дяди триппер.

Сторож очень удивился, но не обиделся, а почесал затылок и звучно расхохотался:

— Нет, малый, триппера у меня нет. Выпить люблю, это да, а с триппером здесь строго, стриппером сюда на шаг не подпустят — десять раз проверят.

Однако главный триумф ждал Антошу в песочнице. Близнецы окружили его, наперебой предлагая свои лопатки, а старшая близняшка Верочка с восторгом сообщила:

— Дяди втера в воду прыгали — тебя искали.

Одна лишь толстушка Лена не выказала никакой радости — с видом глубочайшего презрения она вздернула нос и выпятила нижнюю губу:

— Подумаешь! Я завтла, если захочу, то тоже утону! — и не захотела играть с Антошей в мяч.

Он опечалился, но грустил недолго — перед обедом на пляж пришла медсестра и снова отвела его к доктору, который очень интересно стучал по коленкам блестящим молоточком, а коленки от этого забавно прыгали. После тихого часа же капризница Леночка вообще была позабыта, потому что к ним с мамой приехали гости.

Их привела главный врач, и Антоша сразу узнал вчерашних мужчину и женщину. Он очень обрадовался и сначала хотел подбежать к женщине, но взглянул на мать и каким-то шестым чувством почувствовал, что она растеряна. Даже голос ее слегка дрогнул, когда она на веселое приветствие гостей робко ответила:

— Здравствуйте.