Грани миров

Совершенно очевидно, что возвращение младшего брата осталось ими незамеченным, а активно поскрипывавший теперь диван стоял вплотную к фанерной перегородке. Растерявшийся Сергей чувствовал себя крайне неловко, но что ему оставалось делать?

«Придется заткнуть уши и затаиться, как мышь в норе. Раз уж я такой дурак, что решил прятаться под одеялом, то теперь мне под ним и сидеть, потому что выхода нет. Даже если я потихоньку выберусь из комнаты, то мимо кабинета не проскользнешь — ведь эти олухи оставили дверь распахнутой, потому что Ада после снотворного спит, как сурок. Ладно, если что, то в крайнем случае, нырну под кровать, чтобы не смущать Злату. Но Петька-то, Петька-то — хорош, ничего не скажешь! Ведет себя, как мальчишка, и это в его-то возрасте!»

Тут Сергей едва не расхохотался, поймав себя на том, что лежит тут и брюзжит, как старый ханжа. Он сунул голову под подушку, чтобы поплотней закрыть уши, а потом с нежной завистью подумал:

«Везет же людям — до старости так любить друг друга и так тосковать в разлуке. Наверное, это и есть настоящее счастье, которое не всем дано. Хотя я, наверное, неправ — разве они старые? Им еще нет и пятидесяти, на Петьку все его аспирантки заглядываются, а она и теперь еще необычайно красива — наша Златушка! И она так любит, чтобы вокруг все тоже было чисто и красиво!

…Когда Петр впервые привез ее в наш дом, мы с Адой еще были в эвакуации. Златушка немедленно принялась за уборку — торопилась привести дом в порядок к нашему возвращению. Она не знала точно, когда мы вернемся, но ждала нас, хотя никогда прежде не видела. Помню, мы с Адой по приезде вошли в прихожую, и сестра испугалась — она не узнала нашу квартиру, подумала, что в наше отсутствие к нам вселился кто-то посторонний. Потому что у нас никогда прежде не было такой чистоты и такого блеска. Потом к нам выбежали Петя и Злата. Кажется, я не сразу узнал Петю — на нем была военная форма, а я прежде никогда не видел его в форме. И потом, мне ведь было только семь, когда началась война, и мы не виделись четыре года. Он мне показался таким большим и широкоплечим — обнял всех разом, сгреб в кучу.

„Сережка, Адонька, это моя жена Злата. Златушка, знакомься, это мои самые-самые родные“.

Ада со Златой начали целоваться и плакать, а я все смотрел на Злату и даже рот раскрыл — никогда не видел таких ослепительных красавиц. Потом из кухни вдруг запахло борщом, а я был голоден с дороги, и у меня разболелся бок. Злата вдруг посмотрела на меня и сказала: „Скорее мойте руки, я даю вам обед“.

…Мне в тот год уже исполнилось одиннадцать, и я начал стесняться, когда Ада провожала меня в школу или брала на улице за руку. А вот рядом со Златой, помню, никакого стеснения не испытывал — когда мы шли куда-нибудь вдвоем, то сам цеплялся за ее пальцы и был страшно горд, что все мужчины оборачиваются и с восторгом смотрят нам вслед.

А еще помню, как она сразу же установила для меня жесткий режим. Я должен был ложиться спать не позже девяти, кушать в одно и то же время. Конечно, после голодных лет в эвакуации ее котлеты казались мне райским деликатесом, овсянку на завтрак я еще терпел, но творог! Я с детства ненавидел творог, потому что он всегда застревал у меня в горле, но все же каждый вечер послушно им давился. Хотя, наверное, без творога, овсяной каши и без всего этого строгого распорядка дня я бы так и не оправился после проклятой желтухи — ведь в эвакуации меня постоянно мучили боли.

….Врач в эвакуации мне советовал есть помалу, но регулярно и полноценную пищу. Ада в ту зиму продала на рынке свое теплое пальто и на эти деньги покупала мне продукты. Она всегда готова была отдать мне последнее, но установить какое-то подобие режима — для нее это совершенно невыполнимая задача. Во-первых, моя сестрица безалаберна до жути, она и сама забывает поесть, когда работает. Во-вторых, мы с ней всю жизнь находимся в противофазе — она на меня давит, а я в ответ хамлю и делаю все наоборот. Слушаться же Злату мне почему-то всегда было приятно — у нее, видно, врожденный дар воспитательницы. Как жаль, что у них с Петей нет детей, какая из нее вышла бы прекрасная мать! И Ада тоже осталась одинокой, бедная моя сестренка. Все проклятая война!».

Из-за стены перестал доноситься громкий скрип, и Сергей сквозь подушку услышал приглушенный голос Златы Евгеньевны:

— Петя, ты уснул? Давай, приведем себя в порядок, а то уже скоро десять, утро в самом разгаре.

— Ада еще часа два будет спать, куда ты спешишь? Хочешь от меня убежать? — сонно и недовольно протянул ее муж.

— Петенька, но у меня куча дел, ты забыл, что завтра праздник, и у нас гости?

— Да, конечно, гости, — с сожалением согласился Петр Эрнестович и, спустив ноги с жалобно скрипнувшего при этом дивана, начал натягивать брюки. — Составь мне список всего, что нужно закупить, Златушка, а я прямо сейчас, с утра пораньше, проедусь по магазинам.

— Я вчера уже все купила, — в голосе ее неожиданно прозвучало отчаяние: — Петя, я, кажется, сделала глупость, и ты будешь на меня здорово сердиться.