Грани миров

Глава шестая

Праздник с генералом

В воскресенье Муромцевы ожидали гостей к семи, но Синицыны-старшие прибыли пораньше, чтобы по-приятельски помочь с праздничными хлопотами. С Сергеем оба поздоровались вполне доброжелательно, словно давая понять: «Ты и наша дочь взрослые, поэтому решайте свои дела сами, а нас это не касается».

— Валентина всем передает свои поздравления и просит прощения, — изысканно вежливым тоном извинился за дочь Синицын-отец, — к сожалению, у нее возникло какое-то неотложное дело, и она просто никак не сумеет прийти.

Расстроенная донельзя Ада Эрнестовна ахнула:

— Ну, какие могут быть дела в праздник, я просто не понимаю! — она повернулась к Сергею и со свойственной ей откровенной бестактностью во всеуслышанье упрекнула его: — Ты видишь, Сережа, к чему приводит твое поведение? Конечно, Валечка на тебя обижена! Позвони ей и извинись — может, она все-таки приедет.

— Да-да, конечно, обязательно, — неловко промямлил Сергей и виновато посмотрел на мать Вали, но та, делая вид, что не прислушивается к их беседе, уже надевала висевший в прихожей фартучек и деловито говорила Злате Евгеньевне:

— Соус у тебя готов? Чем мне заняться?

— Сделай «розочки» для салата, а я поставлю мясо в духовку, — ответила та, уводя гостью на кухню.

Ада Эрнестовна, которая «розочками» для салата и соусом не интересовалась, открыла рот, чтобы продолжить чтение нотаций младшему брату, но Петр Эрнестович обнял ее за плечи и подтолкнул в сторону гостиной.

— Адонька, не трать время попусту, а выполняй свои прямые обязанности. Пересчитай стулья — может, нужно будет еще принести из кабинета. Мы с Сережкой начинаем накрывать на стол, уже пора.

— Можешь меня эксплуатировать, как черную рабочую силу, — потирая руки, объявил отец Вали. — Командуй, Ада, откуда и куда нести стулья.

Бросив на Сергея многозначительный взгляд, Ада Эрнестовна неохотно поплелась в гостиную — она была человеком долга, а рассаживать гостей в дни торжественных событий было ее прямой обязанностью. Все домашние знали, что поручить ей что-либо другое было попросту невозможно — нельзя же допускать к семейному хрусталю и дорогой фарфоровой посуде человека, у которого, по словам покойного Эрнеста Александровича, «руки не тем концом пришиты». Что же касается кухни, то оттуда, готовя блюда к праздничному столу, Злата Евгеньевна свою золовку всегда бесцеремонно выставляла — неровен час, весь хлеб в одночасье перепортит, нарезав его пудовыми ломтями, а то еще и посахарит баранину, вместо того, чтобы ее посолить.

Петр Эрнестович, проводил взглядом удалявшуюся сестру, открыл резную дверцу буфета и начал вытаскивать тарелки, одну за другой передавая их Сергею.

— Это, конечно, твое и только твое дело, но я думаю, что следует все же позвонить Вале — хотя бы просто для того, что бы извиниться, — как бы невзначай негромко заметил он. Сергей, понурив голову, вздохнул.

— Если ты так хочешь, то позвоню и извинюсь.

— Причем тут я? Просто есть нормы поведения, принятые между цивилизованными людьми.

— Я же сказал, что позвоню, но только чуть позже, можно? Или велишь мне сейчас все на свете бросить и бежать к телефону?

В голосе Сергея послышалось легкое раздражение, и Муромцев-старший решил, что лучше сменить тему разговора — младший брат, разумеется, осознавал свою вину, но слишком уж давить на него тоже не стоит.

Где-то без четверти семь, когда стулья были расставлены по местам, а огромный дубовый стол накрыт и заставлен всевозможными яствами, что-то коротко и скрипуче тренькнуло в прихожей, потом в дверь, сотрясая весь дом, отчаянно заколотили. Как оказалось, в реле дверного звонка отошел контакт и приехавшие гости — университетский товарищ Петра Эрнестовича профессор Андрей Михайлович Камышев и его жена, — минут пять безрезультатно жали на кнопку.

— Андрюша, разве можно так стучать? Ты чуть дверь не выломал, тебя скоро в приличные дома приглашать не будут, — упрекнула Камышева его супруга и деликатно извинилась: — Петенька, прости, ты же знаешь Андрея.

— Слушай, Андрюха, у тебя внук растет, а ты все такой же хулиган, как был на первом курсе, — рассмеявшись, упрекнул приятеля Петр Эрнестович.

«Хулиган» Камышев в тридцать шестом был комсоргом их курса. Когда ему предложили поставить на комсомольском собрании вопрос о пребывании в рядах комсомола сына «врага народа» Муромцева, он задорно стукнул кулаком по столу.

«Если хотите исключить Петьку, то и меня исключайте!».

За прошедшие с тех пор тридцать лет голова его почти полностью облысела, пробитая пулей левая рука неподвижно висела вдоль туловища, но в глазах светился прежний мальчишеский задор.

— Не хотите чинить звонок — в следующий раз будете чинить дверь, — правая рука его угрожающе взмахнула огромным тортом.