Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Несмотря на обличительные установки руководства ЧСК, она полностью провалилась в попытках найти измену или коррупцию в деятельности Царя, Царицы и министров. Что официально было признано и Керенским. Единственное дело, которое доведено до суда – в отношении бывшего военного министра генерала В. А. Сухомлинова, которое расследовалось еще с 1916 года. Бывший министр был признан виновным в неподготовленности русской армии к войне. Все остальные дела после Октября стали для большевиков неактуальными – ЧСК исчезла сама собой. Место следствия заняли лозунги для оболванивания масс и террор, который ликвидировал тысячи людей даже не по подозрению в какой-то «неправильной» деятельности в прошлом и настоящем, а просто по привидевшейся кому-то классовой принадлежности.

Война и мир

Исполнение своих обязательств перед германским Генеральным штабом большевики начали сразу, как только Съезд попытался перейти к согласованной повестке дня.

Представитель Минского Совета С. и Р. Д. Борис Позерн

[72], выскочивший на трибуну вне всякого регламента, зачитывает резолюцию, подписанную Бюро фракции РСДРП(б) и на Бюро Объединенных социал-демократов интернационалистов.

Было предложено во внеочередном порядке решить голосованием вопрос о том, надо ли наступать на фронте. То есть, реализовать замысел сверженного Государя и его генералов, подготовивших все, что необходимо, чтобы в течение лета победно завершить войну. На это, по мнению авторов резолюции, указывало «образование батальонов смерти, раскассирование определенных полков, и, наконец, прямое указание министра Керенского в разъяснении по поводу запрещения Украинского съезда». Как считали инициаторы принятия резолюции, само наступление было заговором против демократии – то есть, партийных группировок, участвовавших в дележе разрушенной ими Империи. В проекте было сказано: «Поставив народ и армию, которая не знает, во имя каких международных целей она в данных условиях призвана проливать свою кровь, перед фактом наступления со всеми его последствиями, контрреволюционные круги России рассчитывают и на то, что наступление вызовет сосредоточение власти в руках военно-дипломатических и капиталистических групп, связанных с английским, французским и американским империализмом, и освободит их от необходимости считаться в дальнейшем с организованной волей русской демократии». Будущее наступление было названо «военной авантюрой», с помощью которой «сознательно пытаются сыграть на разложении армии, вызываемом всем внутренним и международным положением страны», «будто самый факт наступления способен “возродить” армию». И предсказан результат не столько самого наступления, сколько активной деятельности большевиков и прочих «левых» партий: «такое наступление может лишь окончательно дезорганизовать армию», и привело бы к поражению мировой демократии.

приехавший в данный момент из Лондона. Он объявил, что русский фронт должен рассматриваться как часть общего союзного фронта, и ни в каком случае не следует заключать сепаратного мира. Но вместо обсуждения этого вопроса переключился на международные связи «левых» партий.

Вопрос, поднятый большевиками, был признан Съездом поставленным преждевременно, поскольку он касался одного из пунктов повестки дня, и поэтому должен был быть обсужден позднее – когда будет рассматриваться вопрос об отношении к власти. Против немедленного рассмотрения резолюции высказались меньшевики, эсеры, трудовики и народные социалисты, а также представитель Минского Совета – Фишгендлер

[73].

От имени Исполкома Петросовета вопрос о войне и мире был изложен Либером (47), который повторил то, о чем всегда говорили марксисты: война не может быть закончена победой одной коалиции над другой, но она может быть закончена «победой коалиции трудовой демократии всех стран против коалиции империалистов всех стран». То есть, несмотря ни на что, иллюзия мировой революции оставалась доминирующей не только в узко-сектантских политических кругах, но и в целом у всех «левых». Когда «левые» изгнали из правительства Милюкова, вопрос о войне до победы России был снят с повестки дня. Его заменил вопрос об оформлении поражения России. Либер не постеснялся переложить с больной головы на здоровую: оказывается, выступающие под лозунгом патриотизма и защиты обороноспособности страны и боеспособности армии, на самом деле понижали и обороноспособность, и боеспособность. А вот когда на их место пришли пораженцы, началась «демократическая реорганизация армии», что, с точки зрения «левых», было залогом победы революции.

Либеру вторил социалистический министр Церетели: «Силами только русской демократии вопрос, поставленный русской революцией, решить невозможно. Только пробуждая поддержку в демократии других стран, можно разрешить те основные вопросы, которые поставлены перед нами». «Пока не будет разрешен вопрос о войне, …закрепить окончательно свои завоевания, подводить итоги великой российской революции демократия не может».