Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Прежде всего, разложение армии совместными усилиями всех «левых» он представил как выдающееся достижение, которое требует теперь определенности в целях войны: «чтобы воевать в свободной стране, в стране, которая имеет армию демократизированную в такой степени, в какой она не демократизирована ни в одной из старых республиканских стран, в стране, армия которой, так же, как и армия других стран, истощена трехлетней войной, армия, которая имеет право митингов, право свободного обсуждения, которого нет в других странах, – необходимо, чтобы эта армия должна была создать определенные условия, заботиться о которых не было нужды ни у французского, ни у английского, ни у германского генерального штабов. Русская армия требует, чтобы она знала, за что она должна воевать и за что она воевать будет».

Далее Каменев объявляет, что декларации о мире без аннексий и контрибуций остаются двусмысленными: «почти вся Западная Европа, заведомый противник этой формулы, нашла возможным словесно к ней присоединиться, а целый ряд социалистических групп пробовали эту формулу расшифровать и расшифровали её так, что сделали её неприемлемой для социалистического пролетариата России».

Эти декларации понимаются вот как: «вернитесь назад, вернитесь к империалистическим своим границам, ибо это значило бы санкционировать продолжение тех насилий, которые до начала революции производились крупнейшими европейскими державами над остальными, включенными в их пределы, странами. Это значило бы, что Германия имеет право владеть Эльзасом и Познанью, что Россия имеет право на Польшу и Финляндию, что Франция имеет право на Марокко и Алжир, и Англия – на Египет и Ирландию; это значило бы сказать: выйти из этой войны с тем, что мы восстановим клубок международных отношений, из которых эта война возродилась». «Поэтому, конечно, если бы поставить целью вернуть Германии её старые границы, её старые владения, вернуть Германии захваченные Японией колонии, то это значило бы продолжить эту войну бесконечное время, ибо неизвестно, какими военными методами можно заставить Японию вернуть Киао-Чао».

То же касается и права на самоопределение: «попытка поставить [вопрос] так, что право нации на самоопределение должно быть предоставлено только тем нациям, которые фактически этой войной заняты, или, вернее, местожительство которых этой войной фактически затронуто, – это для нас тоже неприемлемо. Ибо неизвестно, почему Польше, так как она подверглась разгрому со стороны русских и германских войск, должно быть предоставлено право на национальное самоопределение, а какой-нибудь Богемии, Чехии, Хорватии или Венгрии право это не предоставлено, потому что по той или другой счастливой случайности они ареной военных действий не послужили». Поэтому «должно быть предоставлено право самоопределения всем тем нациям, которые находятся в подчинении у других наций и которые удерживаются насильно в пределах того или иного государства».

В жесткой манере Каменев продолжает отмежевание большевиков от идеи сепаратного мира: «наивная, детская, темная вера сказалась в мечтах о том, что можно избавиться от этой империалистической войны тем, что какая-нибудь одна сторона сложит руки и скажет: мы воевать больше не желаем. Я повторяю: этой темной и наивной верой не может руководиться ни одна политическая сознательная партия».

И в той же манере он продолжает фантазию о мировой революции, которая также сходна с темной верой, скрывающей какие-то иные смутные желания: «Из этой империалистической войны нельзя выйти каждому в отдельности, ни нам, ни кому-либо другому».

Итоговый вывод: «мир без аннексий, это значит перед всем миром поднять знамя восстания против империалистических правительств собственных, это значит отказаться от дипломатических переговоров с империалистическими правительствами и апеллировать от них к сознательности и революционному чувству тех классов, которые в эту войну ввергнуты их правительствами».

Соответственно, все переговоры с империалистами бессмысленны: «конечно, никаких переговоров на этой почве ни один капиталистический класс, ни одна капиталистическая держава с русской революцией вести не будет». Бессмысленны какие-либо надежды на прежних союзников: «у русской революции нет никакого другого союзника, кроме угнетенных классов». «Спасение для русской революции заключается в том, чтобы Россия осуществила, прежде всего для себя самой, лозунги отказа от аннексий и не создавала себе трений с Финляндией и Украиной, сама поставила бы во главе правительства представителей солдат и рабочих и, опираясь на угнетенные классы всех других стран, повела бы борьбу и войну в союзе с этими угнетенными классами против империализма всех держав».