Грани судьбы

— Вполне серьёзно рассматриваю такой вариант. А ты — нет?

— Пока ты не сказал — даже и не думал об этом. Нет, имел ввиду, конечно, что может придётся в этом мире долго жить. Год, два, сколько нужно. Но всегда держал в уме, что как только у нас появится возможность вернуться — сразу вернёмся.

— Почему?

— Почему? — задумчиво переспросил морпех. — Знаешь, я об этом даже и не думал, вопрос такой и не возникал.

— Теперь вот возник.

— Если возник… Если вопрос возник, то я так скажу: чужые мы здесь, Мирон, понимаешь? У них свой мир, своя жизнь. Мы тут с нашими знаниями и умениями таких дров наломать можем. Думаешь, нам за это скажут "спасибо"?

— Понятно, — кивнул Мирон, а затем, старательно и очень похоже имитируя эстонский акцент продекламировал: — Суверенная Эстония сама решает, какую политику проводить в отношении мигрантов, оказавшихся на её территории в период Советской оккупации, и никому не позволит вмешиваться в свои внутренние дела.

Балис нахмурился.

— Неостроумно. И смеяться тут не над чем.

— А я и не смеюсь, я вспоминаю. Девяносто третий год, Тарту, госпожа Снежана… Нет, не Снежана… Как же её звали? А, точно: Каролина… Каролина… Чёрт, совершенно забыл фамилию. Старость — не радость.

— Ну, до старости тебе далеко, — Балис вполне натурально усмехнулся, но в душе, наоборот, почувствовал себя скверно. Прибалтийский сепаратизм был для бывшего советского офицера не просто болезненно, а кровоточащей темой. Не стоило Мирону касаться старой раны, ох, не стоило.

— И всё-таки забыл. Я ж в Эстонии был всего два раза. В первый раз — как раз в девяносто третьем, попал под руку начальству сопроводить культурную делегацию. Ну, понимаешь, Тарту, университет, великий Лотман, всё такое…

— Прямо-таки великий? Никогда не слышал.

— Не интересовался, значит, семиотикой?

— Да я как-то всё больше тем, что стреляет и плавает, — развёл руками Балис, не очень понимая, шутит Мирон или говорит серьёзно.

— Жаль, — Нижниченко вздохнул, и Гаяускас понял, что друг предельно серьёзен. — В своём деле Лотман действительно велик. Как Колошенко в своём. Просто — профессии у них разные… Так вот делегация наша тогда и попробовала поднять вопрос предоставления гражданства Эстонии этническим украинцам. Вот и услышали от мадам Каролины такую отповедь.

— И к чему ты это мне рассказываешь?

— А вот к чему. Представь, весна девяносто девятого, то же Тарту. Фестиваль славянской культуры. Делегация Юго-Западной Федерации на уровне министра. То же самое от соседей. И вот эта же мадам Каролина… нет, ну ты подумай, не вспоминается фамилия, да и всё тут…

— Да фиг с ней, с фамилией…

— Тоже верно. В общем, эта же госпожа Каролина сначала приветствует каждую делегацию на своём национальном языке, а переговоры о дальнейшем развитии и укреплении культурных связей проходили по большей части на русском. Всё-таки у нас он второй государственный.

— Что, убеждения поменялись? — скорее из вежливости, чем из интереса спросил Балис.

— Господи, да какие там убеждения… Откуда бы им взяться… Место в голове для них нет, всё одним занято: с кем бы ночь переспать. Синдром пятикурсницы.

— Синдром кого? — изумился Гаяускас.

— Пятикурсницы. Неужели не слышал в курсантские годы?

— Не приходилось.

— Дикий народ — военные, — констатировал Нижниченко. — Бородатейшей же анекдот. В общем так. Первокурсница: "Никому! Никому! Никому!". Второкурсница: "Только ему! Только ему! Только ему!". Третьекурсница: "Только своим! Только своим! Только своим!". Четверокурсница: "Всем! Всем! Всем!". Ну, и пятикурсница: "Кому?! Кому?! Кому?!"

Отставной капитан хмыкнул.

— Вышла бы замуж…

— Да была она замужем, — махнул рукой Мирон. — Это состояние души, а не тела. Из тех дамочек, что за ночь секса продадут Родину, друзей и мужа без размышлений. Детей и родителей — возможны варианты. Это надо уже изучать глубже и конкретнее.

— Ты её что, вербовал? — изумился Балис.

— Очень надо. Средней руки чиновница из Министерства Культуры. Что от неё зависит, что она знает? Разве что агентом влияния для массовки, так зачем нам такие агенты в Эстонии? Настолько серьёзных интересов там у нас нет.

— Да? А как же предоставление гражданства этническим украинцам?

— Нормально, предоставилось. Ещё в девяносто четвёртом. Просто, изменились не убеждения мадам Каролины или там кого-то ещё, а обстановка. А все эти Каролины — им на всё наплевать, они всегда служат тем, кто их кормит и…

— Догадываюсь…

— Именно. Сохранись СССР, поверь, такая Каролина и там бы не затерялась. С той же самой педантичностью заставляла бы эстонских детей учить русский язык и чувствовать себя частичкой единого советского народа. Получала бы благодарности по профсоюзной линии…

— Охотно верю. Думаешь, не видел таких старательных? Слушай, а что всё-таки за обстоятельства-то такие?