Граница безмолвия

— На судне еще трое легкораненых, — напомнил ей фельдшер. — Операция, как мне кажется, им не понадобится, но хотелось бы, чтобы вы взглянули. Особенно на старшего механика.

— На механика, да еще и на старшего, обязательно взгляну-с, — произнесла она, влюбленно глядя при этом на своего «неподражаемого старшину». Она и впредь не собиралась скрывать чувств к этому человеку, и присутствие посторонних ее не смущало. Иное дело — обстоятельства. Уже по дороге к каюте, в которой расположились трое раненых, Вадиму удалось немного оттеснить Риту и сообщить о стараниях полковника.

— Мне тоже показалось, что он настоящий мужик, — спокойно отреагировала Рита.

— Причем он сам так решил.

— Верю, Ордаш, верю. Ты бы до этого не додумался.

— Но капитан судна меня и не послушался бы, — задела его самолюбие женщина.

— Скажи полковнику, что к нему в каюту я откомандирую свою медсестру, Марью Ниловну. Она, конечно, не юная, но в любовных делах — как солдат: всегда в строю и всегда ко всему готова, да-с, — явно подражала она своему старорежимному наставнику. — Сам тоже не маячь, мне строго приказано было сразу же после операции лететь назад, чтобы освободить самолет. Поэтому лишние разговоры не нужны. Да и летчик о развлечениях наших догадываться не должен. Время как-никак военное.

Весть о «принесенной в жертву» медсестре полковник поначалу воспринял настороженно:

— Я разве просил тебя об этом? Просил поговорить с ней?

— Никакого разговора и не было. Хирург сама так решила. Наверное, приглянулись вы медсестре. И по возрасту она как раз…

— Ну, возраст — не самое большое достоинство этой медсестры. Но сохранилась она, не спорю, сохранилась, — пробубнил он, глядя на носки сапог. — А в остальном… Где моя каюта палубный матрос Севрюков знает, так что сам понимаешь…

22

… И тело у нее оставалось все таким же податливо нежным, и вела себя Рита достаточно деликатно, предаваясь сдержанным женским ласкам. Тем не менее вся эта любовная встреча происходила «как-то не так». Точнее, она происходила совершенно не так, как тогда, в скверике возле архангельского порта, и уж совершенно не так, как это представлялось Ордашу в его любовно-сексуальных грезах. И дело не в тех условиях, в которых они занимались любовью. Не было той пылкости чувств, не было юношеской тайны телесного познания друг друга, не проявлялось никакого азарта обладания.

Степенно вошла в отведенную им каюту, с холодной чопорностью восприняв поцелуи мужчины; степенно разделась и так же степенно улеглась на моряцкую лежанку, слегка, но в то же время демонстративно раздвинув ноги. Всем своим видом она как бы говорила мужчине: «Ну, ради бога! Раз ты так хотел этого… Вот она — я! Вся твоя, отводи душу!»

Пораженный этой демонстративной ритуальностью «возлежания», Ордаш даже не сумел должным образом настроиться на любовную связь, а пристраивался на краешке лежанки рядом с женщиной с той бесчувственностью, с какой мог пристраиваться рядом с беломраморной статуей. Брал он ее тоже как-то нервно, издерганно, не ощущая ни какой-то особой страсти, ни желания повторить или хотя бы продлить этот акт. «Именно так, — разочарованно подумал лейтенант, — и берут давно утратившие интерес к любовным забавам мужья своих опостылевших жен после каких-нибудь двадцати лет, проведенных в общей семейной постели».

Все еще оголенная, Рита уселась в постели, закурила и, по-мужски пуская дым ноздрями, с убийственной иронией произнесла:

— Что-то ты нынче не очень, мой неподражаемый старшина. Оробел, что ли?

— Да вроде бы нет, — судорожно напяливал на себя кальсоны. — Хотя немножко было…

— То ли от женского тела совсем отвык, то ли успел привыкнуть к мужскому…

— Как это — «к мужскому»? — застыл он с незастегнутыми кальсонами в руках.

Рита окинула его с ног до головы оценивающим взглядом, ухмыльнулась и, запрокинув голову, сделала несколько глубоких затяжек.

— Да это я так, не обращай внимания, — молвила она, улыбаясь каким-то своим мыслям или воспоминаниям. — Не таким ты представлял себе наше очередное свидание, правда?

— Не таким, — не собирался щадить её Вадим.

— В семейной жизни это называется «испытанием постелью». Платонические грезы наши — это одно, а сексуальная физиология, со всем её потом, женскими излияниями и прочим натурализмом, — совершенно другое. Уж поверь мне. Так что с этим тебе, боец любовного фронта, придется смириться.

— Ты с кем-то спишь?

— Нимба над моей головой вроде бы не наблюдается, это ты мог обнаружить еще в Архангельске.

— В смысле… Я хотел спросить: ты с кем-то живешь? — устыдился лейтенант некорректности своего предыдущего вопроса. — Ну, чтобы так, постоянно, как с мужем?

— За это время я вообще могла выскочить замуж. Первая невеста Салехарда и его окрестностей. Считай, всего Крайнего Севера. Такое тебе в голову не приходило?

— Женщина ты приметная, кто спорит? — возился он со своими портянками.