Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Андрей Петрович! — в крайнем возбуждении взмолился Хейдар. — Я очень уважаю полковника Артамонова, да хранит аллах его самого и его детей, я уважаю тебя и большого старшего лейтенанта Кара-Куша. Но зачем вам старый больной Хейдар? Дайте мне вернуться к своим близким, подержать на коленях моих внуков, обнять сына и дочь, увидеть жену — Патьму. Зачем вы нашли мне семью, чтобы я опять её потерял?

— А ты спросил, Хейдар-ага, где моя семья? Или для тебя и война — не война? — неожиданно жёстко сказал Андрей, а сам подумал, что этой своей отповедью Хейдару он как бы признавал то, что сказал Богданов: «В машину, на которой ехали семьи начсостава, было прямое попадание бомбы». — Ты хочешь стоять между сражающимися, — не щадя Хейдара, продолжал Андрей. — В таких пули летят с обеих сторон.

— Вах! — с сердцем воскликнул Хейдар. — Я не хочу стоять между сражающимися, ни позади, ни впереди. Тебя послушать, без старого Хейдара вы не кончите войну!

— То, что сможешь сделать ты, никто не сможет, — сказал Самохин. — Твой сын на фронте. Дерётся, как герой. Он тебя спросит: «Как ты воевал, отец?» Что ты ему скажешь? Что тебя уговаривал старший политрук, а ты упирался?

Хейдар недоверчиво рассмеялся.

— Ай, какой умный старший политрук, — иронически сказал он. — Моя жена Патьма не, сказала мне, где наш сын, как он воюет. Старший политрук говорит. Откуда знаешь? Кто тебе такую большую весть передал? Почему Патьма об этом ничего не знает?

— Потому, что письмо от комиссара артиллерийской части, где служит твой сын Барат-али, пришло в день нашей отправки в пески. Мы решили первому показать его тебе.

Самохин не сказал Хейдару, что через военкомат посылали в действующую артиллерийскую часть специальный запрос, как служит и воюет сын Хейдара. На счастье, тот оказался настоящим героем.

Хейдар дрожащими руками принял письмо, написанное замполитом артиллерийского дивизиона, невидящими глазами некоторое время всматривался в него, украдкой смахивая навернувшиеся слёзы.

— Не могу, джан-горбан, — сказал он. — Прочитай лучше ты. Только одно имя моего мальчика вижу, больше ничего не вижу…

В письме сообщалось родителям Барата-али и односельчанам, что сын Хейдара — так и было написано: «Хейдар-оглы» — проявил беспредельное мужество, отразив со своим орудийным расчётом танковую атаку. Он подбил четыре танка и не потерял при этом ни одного человека из своего расчёта, потому что всё время менял позицию и хорошо маскировался. «Вы можете гордиться, — писал замполит Иванов, — славным сыном туркменского народа Баратом-али Хейдар-оглы. От всей нашей части передаем низкий поклон его отцу и матери за то, что воспитали такого сына…»

Дочитав письмо, Самохин молча ждал, пока старик справится с волнением. Хейдар смотрел куда-то вдаль прямо перед собой, не вытирая бегущих по лицу слез. «Ай, Барат-али, Барат-али», — принимался он шептать и снова умолкал, вперив невидящий взгляд в пространство, не в силах удержать навертывающиеся слёзы.

— Можно мне взять это письмо? — спросил Хейдар, нерешительно протянув руку.

— Лучше я тебе его отдам, когда вернёмся из похода.

— Но ведь оно для меня и Патьмы написано. Почему же ты не отдаёшь мне письмо о моём сыне?

— Когда разведчик идет в тыл врага, он оставляет все документы в штабе части, — ответил Андрей.

— Я не хочу ничего слушать. Отдай мне письмо о моём сыне. Если ты мне его не отдашь, я не сойду с этого места ни шагу, пусть я умру здесь, пусть шакалы растащат по всей пустыне мои кости!

Андрей видел, что спорить со строптивым Хейдаром бесполезно. Он действительно не сдвинется с места, пока не получит письмо.

— Хорошо, — сказал Самохин. — Только спрячь его хорошенько, пусть оно в трудные минуты согревает твоё сердце.

Хейдар взял письмо из рук Самохина, тщательно свернул его и вложил в висевший у него на шнурке высушенный полый кабачок, в каких жители Средней Азии носят обычно табак, тщательно закрыл кабачок пробкой, запахнул на груди стеганый халат.

— Хорошо! — досуха вытерев покрасневшие глаза, сказал он. — Что я должен делать?

— Вот это другой разговор, — отозвался Самохин. — Первое, что ты сделаешь, сменишь ишака на самого доброго коня, даже на двух. Приметь вон того ахалтекинца, что с белой звёздочкой на лбу. Идет он от самого Ашхабада без седока, получает двойную порцию воды и корма. Второй рядом с ним, в белых чулках, — тоже. Держись неподалеку от меня. Эти кони тоже где-то рядом будут. Ишак у тебя, конечно, хорош, но для настоящего джигита настоящий конь нужен… Когда начнётся бой и под Аббасом-Кули упадёт от наших пуль лошадь, ты поскачешь к нему с этим ахалтекинцем в белых чулках. Никто из наших вас не догонит. Мы должны знать, кто хозяин Аббаса-Кули и где его логово. Весть подашь через Ичана и Дурсун…

— Вах! — только и сказал старик. — А где я возьму Ичана и Дурсун, чтобы весть передать?

— Где бы ты ни был, они к тебе придут, Хейдар-ага…

* * *