Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Я хочу информировать вас о Жеготе. Жегота — то подпольная кличка. Псевдо. Станислав Юрась — настоящее его имя. Кадровый офицер. Принял бой со швабами в сентябре тридцать девятого на границе. Был ротным. Через три дня командовал полком, вернее, тем, что осталось от полка. Дрался честно. Потом ушёл в лес. Семью его в Кракове расстреляли немцы. Их он ненавидит. Как большинство офицеров старой армии, от политики далек. Конечно, заражен идеей национализма. Но я знаю, что он тяжело переживает своё положение. Хочет сражаться с фашистами. Кстати, очень многие офицеры и солдаты АК приходят на наши призывные пункты. Мой совет, Павел, с Жеготой надо встретиться. В этом поможет наш капитан Модзолевский.

— Поручик, — поправил Тамбовцев.

— Нет, уже капитан.

Губин взял со стола фотографию Колецки в эсэсовской форме, протянул Тамбовцеву.

— Покажешь Жеготе. Я знаю, капитан, что это очень опасно. Но больше нам послать некого.

* * *

На городок спускалась темнота. Она накрывала его сразу, словно одеялом, и была плотной, почти ощутимой. Не горели фонари на улицах, окна домов наглухо завесили маскировочные шторы.

— Пора, — сказал капитан Модзолевский, — пойдём, друг.

У выхода из здания польской комендатуры на диване сидели два капрала с автоматами.

Увидев офицеров, они вскочили.

— Сидите, — сказал Модзолевский, — мы пойдём одни.

— Но, пан капитан, ночь…

— Считайте, что мы пошли на свидание.

Тамбовцев вышел на крыльцо, постоял, привыкая к темноте. Сначала он начал различать силуэты домов, потом предметы помельче. Теперь он уже видел площадь, коновязь, клубящиеся в углах домов тени.

— Пошли, — Модзолевский зажёг фонарик.

— Пошли. — Тамбовцев шагнул вслед за ним и засмеялся.

— Ты чего?

— Как чего, впервые за границу попал.

Модзолевский повел лучом фонаря вокруг и сказал:

— Смотри на нашу заграницу.

Они миновали площадь, свернули в узкую улочку, прошли по ней, опять свернули и упёрлись в тупик. В глубине его стоял дом.

Модзолевский осветил вырезанный из жести сапог, висящий над входом.

— «Мастерская „Варшавский шик“», — по складам прочёл Тамбовцев.

— В маленьких городах так. Если пиво, то краковское, если шик, то варшавский.

Он постучал в окно. Дом молчал.

Капитан опять постучал, сильнее. Наконец где-то в глубине послышались шаги, сквозь штору блеснул луч огня.

— Кто? — спросили за дверью.

— Капитан Модзолевский.

Дверь приоткрылась медленно, словно нехотя. Модзолевский направил фонарь. На пороге, закрыв глаза рукой от света, стоял невысокий человек в ночной рубашке.

— Мы зайдём к тебе, Завиша.

— Прошу пана.

Хозяин пошёл вперёд, приговаривая:

— Осторожнее, Панове… Не убейтесь, Панове… Тесно у бедного сапожника.

Они вошли в мастерскую. Хозяин сел у двери, настороженно глядя на офицеров.

— Слушай, Рысь… — начал Модзолевский.

Рука хозяина нырнула под кусок кожи.

— Не будь дураком. Если бы я хотел арестовать тебя, то окружил бы дом и пришёл не с русским офицером, а со своими автоматчиками.

— Что вам нужно? — хрипло спросил хозяин.

— Ты пойдёшь к Жеготе. Не смотри на меня так. Пойдёшь к нему и скажешь, что я и русский капитан хотят с ним поговорить. Мы придём вдвоём. Только вдвоём. Передай ему, что мы доверяем себя его офицерской чести.

Завиша встал, достал из-под кожи «люггер», сунул за пояс.

— Где я найду вас?

— Здесь. Мы посидим у тебя. И помни, мы доверяемся его офицерской чести.

Хозяин вышел.

— Связной Жеготы. Личный. Он ему верит. Завиша был сержантом в его роте.

— Слушай, Казик, а не хлопнут они нас? — Тамбовцев прилёг на старый диван.

— Могут. Аковцы, зверье. У тебя есть другие предложения?

— Нет.

— У меня тоже. Будем уповать на милость божью и офицерскую честь майора Жеготы.

* * *

Ах, какое было утро! Солнечное, росистое, чуть туманное. Добрая осень стояла над землёй. Красивая, богатая и добрая.

Легко бежала бричка по полевой дороге. На душистом сене лежали Тамбовцев и Модзолевский. Конями правил мрачный Завиша.

Тамбовцев вдруг запел старое довоенное танго:

В этот вечер в танце карнавалаЯ руки твоей коснулся вдруг,

И внезапно искра пробежалаВ пальцах наших встретившихся рук…

— Я знаю эту песню, — засмеялся Модзолевский, — в нашем партизанском отряде были советские девчата-радистки, они её пели.

И капитан подхватил:

Если хочешь, найди,Если хочешь, приди…

Завиша удивленно с козел смотрел на них. Поют. Значит, нет у них ничего дурного на уме. Он не знал слов, но поймал мелодию и начал подпевать:

— Трам-пам-пам-пам-пам-пам…

Бричка въехала в лес, и затихла песня. И стали лица напряжённее и старше.

— Тпрруу, — натянул вожжи Завиша.

Дом. Самый обыкновенный. Даже красивый. И дверь в нем распахнута гостеприимно. Заходите! А что ждет их там, за дверью?

Офицеры спрыгнули с повозки, поправили обмундирование, пошли к дому.

Завиша глядел им в спины, поигрывая «люггером». Они поднялись на крыльцо. Прошли прихожую, оклеенную обоями в цветочек.

Дверь в комнату распахнута. Они вошли.