Граница горных вил

Бет задумчиво покачала головой и ничего не сказала. Потом я поинтересовался у нее, много ли Тонио видел в жизни принцев. Бет рассмеялась.

— Одного! Но ты произвел на него неизгладимое впечатление.

Я только рукой махнул. На самом деле я готовился к приезду Альбера, изо всех сил упражняясь в комильфо. Бет это надоело, и когда я обвинил ее в том, что она потакает моим плебейским манерам, она отослала меня к Андре. Его, мол, Кронос воспитывал, и вообще он тот еще пижон. Мы провели не самый скучный вечер втроем (с Дени), изображая светских львов, болтая по-французски и репетируя уничтожение (виртуальное) самых неудобно подцепляемых блюд. При этом мы, конечно, главным образом разыгрывали пантомимы, как эти блюда скачут, падают, плещутся, брызжут на нас и на гостей. И заходились детским хохотом. Дени очень понравилась эта игра (вот никогда бы не подумал), он прямо-таки в раж вошел и громче всех смеялся. В какой-то момент мне показалось, что я услышал еще чей-то тихий смех и увидел боковым зрением Саньку, выглядывавшую из-за двери мальчишечьей гостиной. Но стоило мне оглянуться, как она исчезла и больше не появлялась. А жаль. Нам очень не хватало дамы для отработки некоторых маневров.

Когда Альбер явился на торжественный обед в парадную дворцовую столовую (его привезли опять же на машине, без всяких коридоров), никто не поскользнулся и ничего не опрокинул. Так что прием прошел гладко и скучно: ни хохота, ни прочего мальчишества. Была, впрочем, достигнута некоторая определенность. Альбер довольно твердо дал понять, что он расчистил все дела, взял большой отпуск и приехал, чтобы добиться руки и сердца Кэт. Сколько продлится этот отпуск, он не уточнил.

Во время первого сурового обеда я даже стал сочувствовать Альберу. Мы изучали его вшестером (включая донну Марию, которая наверняка подкинула потом дону Пабло несколько свеженьких идей). А Альбер должен был изучить нас, понять, чего мы стоим, чего хотим, как его принимаем и какие готовим каверзы. Принимали его дружелюбно, он же, со своей стороны, изобразил некоторое смущение, которого, по-моему, не чувствовал. Острых вопросов никто не задавал, мы разошлись вполне мирно, и тут-то начались проблемы.

Никто из нас не смел соваться в личную жизнь Кэт и Альбера. И если он не хотел нас (остальных) видеть, то и глаза ему мозолить не было резона. А он нас видеть не хотел — ни Бет, ни меня, ни Дьюлу, ни дона Пабло с супругой. Мы составили иезуитскую программу мероприятий, так что не реже чем через день Альбер должен был появляться на людях: концерт, прием, премьера, домашний вечер, осмотр достопримечательностей, морская прогулка на яхте. Всю эту высосанную из пальца ерунду он честно отрабатывал — безукоризненный, приличный, ироничный. Но даже не скрывал, что главная его цель — не раскрыться, ускользнуть от наших любопытных и недоверчивых глаз.

Наружное наблюдение за ним Дьюла держал неотступно, невзирая ни на какую личную жизнь. Оно не дало почти ничего. Альбер приехал ради Кэт и никаких диверсий не устраивал. Один раз, правда, прокололся. Объезжая с Кэт пригороды и любуясь видами, он как бы случайно наткнулся на пустующую усадьбу, где в гараже стоял припрятанный «Роллс-Ройс», и стал небрежно интересоваться, нельзя ли снять этот загородный дом (а то и купить — на будущее) и устроить в нем резиденцию по своему вкусу. Ах, поторопился, засуетился!.. Ему бы перемигнуться со своим молчаливым резидентом, тот, глядишь, и предостерег бы его. Дворец ему отдали, однако Кэт знала, что там остался его «Роллс-Ройс». Она даже сама его видела до приезда Альбера. Но это оказалось его единственной оплошностью.

«Летучие голландцы» отозвались об Альбере сдержанно. Пересекая границу, он твердил про себя одно: «Еду к невесте, еду к невесте». И больше никаких намерений — по крайней мере, на время этого визита. И у «голландцев», и у нас эта уловка не вызвала доверия или симпатии — уж очень все выглядело недостоверно. Если бы не приказ пропустить гостя, «голландцы», вероятнее всего, оставили бы его во внешнем море. Но улик было маловато, одни подозрения.

Кэт убедилась, что Альбера никто не собирается обижать, и тотчас воспряла духом. Мы иногда смотрели из окна, с какой искренней радостью она выпархивала навстречу гостю, с какой грацией усаживалась в машину, и грустили. Меня, пожалуй, укоряла совесть: я думал, как же одиноко и пусто было Кэт в нашей компании. Мы, видно, поскупились или просто поленились на любовь к этому трудному подростку. Бет, кажется, чувствовала примерно то же самое. Она как-то сказала, что ей теперь трудно запросто явиться к Кэт, чтобы поболтать перед сном: Кэт может показаться, что у нее хотят что-то выпытать.

— А с другой стороны, бросать ее одну тоже жестоко и нечестно. Мне было очень трудно одной, когда ты появился — как снег на голову. Я каждый вечер чуть не кричала: «Кэт, приезжай немедленно!» А она так и не приехала.

И слава Богу! — подумал я. Только Кэт мне тогда не хватало…