Граница горных вил

На базе, видимо, хорошо прибрались, прежде чем уйти оттуда. Мне пришло в голову, что трое суток открытой границы — срок, выговоренный именно для поисков таинственного люка. И они спасли Дени. Не будь у охотников этого времени в запасе, его убили бы сразу, вместе с Рикардо. Эта экспедиция, вероятно, сочла его одним из пограничников, а не тем, кого имело смысл брать в заложники.

Бредя к водопаду, Дени уже ни на что не надеялся. План у него был безысходный.

— Догонят — буду отстреливаться. Перебью, если смогу. А нет — так последняя граната себе. Живым больше не дамся.

— Ты же был под щитом.

— А я как-то сознание терял, что ли. Не знаю даже почему. Сильно достали, наверно. Вот я и боялся, что они найдут щит, пока я буду в отключке, а это хуже всего.

Он замолчал, закрыл глаза, потом сказал сквозь зубы:

— Я до них доберусь. Раньше, позже, но они от меня не уйдут. Я раньше не смог бы выстрелить в человека, но в этих — сколько угодно.

— Ты подожди, приди в себя немного, — попробовал я его успокоить. — Их все равно сейчас здесь нет.

Он кивнул не открывая глаз. У Рён на коленях лежали сжатые кулаки, и я подумал, что она сейчас тоже потребует себе «ружье», чтобы перебить эту гнусную банду. Даром что Рён, в отличие от Дени, стрелять не умела почти наверняка. Но Рён сидела молча, а потом неслышно встала и вышла. Олли тоже не выдал своего присутствия. Я еще попересказывал городские новости и остался у них до утра. После ужина у нас состоялся еще один разговор, уже общий. Я попытался отвлечь Дени от мрачных мыслей и жажды мести и стал вслух рассуждать о других вещах.

— Эта граница не дает мне покоя. Вдоль нее живут люди, которые даже не представляют себе, какая над ними нависла опасность. Помнишь, — кивнул я Дени, — Ференц говорил, что всех нужно вооружить?

Дени помнил и был совершенно согласен.

— Но мы даже не знаем, где проходит эта граница и что на ней происходит. Сколько там деревень и хуторов? Нет ли еще каких-то баз? Да и вил надо бы предупредить о случившемся. Если бы я мог, я сам бы все объехал. Сначала по внутренней стороне Круга — расспрашивал бы вил, кто и где живет ниже Порога. Как ты думаешь, Рён, вилы расскажут об этом незнакомому человеку?

— Не знаю, — задумалась Рён. — Кто расскажет, а кто и нет. Вот если бы вила спрашивала…

Понятно. Я так расписывал это увлекательное путешествие, что и сам захотел в него пуститься, и Рён, кажется, заразил своим азартом. Дени же слушал с интересом, но пока еще довольно отстраненно.

— Чем ругаться тут с вами, — продолжала Рён (Олли проглотил «с вами», Дени тоже промолчал), — я бы могла сейчас проехать по внутренней стороне Круга. Записала бы все, что расскажут вилы, предупредила бы об опасности и о том, что вслед за мной проедет человек, который будет заезжать в эти деревни и на хутора… Если, конечно, он поедет.

— Кто? — спросил я, прикидываясь дурачком.

— Ну… выбора-то нет, — сказала Рён решительно. — Для этого надо свободно проходить Порог. Хотя поездка может оказаться тяжелой.

Дени тихонько фыркнул.

— Возьмешься сделать карту? — спросил я его. — Не знаю, правда, сколько это займет времени.

— Да хоть три года, — буркнул Дени. — Они все равно от меня не уйдут.

— Надо будет придумать какой-нибудь знак, по которому они тебя узнают, — рассуждала Рён. — Например, что-нибудь зеленое.

— Перо попугая за ухо, — подсказал Дени.

— Вот-вот, тебе пойдет, — огрызнулась Рён.

— По-моему, ему можно и затрещину дать, — сказал я. — Он уже не умирающий.

На самом деле все это было совсем не смешно и очень нелегко. Я вслушивался в зыбкое непонятное напряжение этого дома и, кажется, сумел кое-что уловить.

Утром, прежде чем уехать, я поговорил с Рён. Она встала на рассвете, чтобы проводить меня в путь. Или вовсе не спала. Я попросил ее пройти со мной немного — до поваленного дерева, очень подходящего для разговоров. Сначала мы еще пообсуждали детали экспедиции, потом я сказал:

— Мне кажется, ты зря обращаешь внимание на его выходки. Он стесняется тебя, вот и все. Это мучительное состояние. Постарайся его понять.

— Стесняется?

— Ну да! Помнишь, Бет говорила, что вилы умеют просто относиться к плоти? Так вот, люди обычно этого не умеют. Особенно подростки и вообще… зеленые юнцы. Наверно, Дени рад бы с тобой дружить, но для этого ему надо немного забыть, что ты возилась с ним, как с младенцем, и раны эти видела…

— При чем тут?.. Он же умирал!

— Да. Ты его жалеешь, а он на это злится. Ругает себя и не знает, куда деваться от неловкости. Это потом должно пройти. Он, кстати, и возраста своего стесняется.

— Почему? Возраст как возраст.

— Он был младшим в компании, и его вечно ставили на место: то не дорос, то, мол, еще не понимаешь.

— Угу. Я из-за этого ушла из дома.

— Я тоже думаю, что вы с ним родственные души.

Вот эта фраза была лишней. Рён сразу сжалась, отвернулась таким знакомым жестом, что я спросил:

— Он что, твой взгляд поймал? — и подумал, имею ли я право спрашивать об этом.

— Да. Только он не помнит — мне так кажется. Как раз когда я воду принесла… Сказали мне, что надо осторожней, а я не поняла.

— А он точно не помнит?