– Вы уже прогнали имплант по базе?
– Дано, результат отрицательный.
– Что это значит?
– Человека с таким строением души, в министерстве нет. Если бы донором был государственный многоликий, система бы выдала совпадение в структуре. Но ничего, даже малейшего пересечения.
– Значит, кто-то со стороны. Иначе, он бы был в реестре.
– Да, но у нас нет совпадений даже в теневой базе. А там собраны данные по многоликим именно с черного рынка. Как правило, Картели набирают себе определенное количество душ и отпускают многоликого. Активность его души слишком высокая, чтобы спрятаться от радаров полиции, если разок засветиться. Возможно, ваш донор единичник. В этом случае, база полиции вам в помощь.
– Только идиот пожертвует своей единственной душой, зная, какое за этим последует наказание.
Эшмол развел руками и немного погодя, произнес:
– Вы не хуже меня знаете, на что готовы пойти люди, ради желаемого.
– Вы смогли остановить деление?
– Да, но я не даю гарантий, что оно не повториться. За разрывом импланта последовала реакция между душами. Долгое взаимодействие вызывает изменения в структуре, отсюда идет деление и отсюда, начинается разрушение структуры слабейшего из образцов.
– То есть, Донован может не выйти отсюда?
– Об этом, пока рано говорить. Но есть возможность, что ее переведут в сектор D, к другим многоликим. Если, конечно, ее сердце не откажет раньше.
– Меня интересует оболочка триггера. Она растворяется в течении 9-12 часов. Ее след еще должен быть внутри.
– Да, мы нашли немного. Вывести наружу не смогли, но состав установить удалось. Не самое плохое сочетание компонентов. 12 совпадений из 15 возможных. Для черного рынка – это прорыв. Хотя за 100 лет, никто так и не смог достигнуть уровня оригинала.
Эшмол протянул мне папку с анализами и указал отдельно на графу с составом.
– Я могу забрать результаты с собой?
– Да, конечно.
– У меня есть еще один вопрос– он поддался вперед и стал внимательно слушать – Вы сможете распознать генетический след у импланта?
Эшмол усмехнулся и отвел взгляд куда-то в сторону, думая над ответом.
– Это работа не на пару часов. Генетический след, как часть общей структуры мог также повредиться. Плюс, даже в условиях изоляции имплант все еще слишком активен. Я попробую, но обещать не стану.
– Хорошо. На этом все.
Отсутствие «носителя» в базе осложнит поиски. Если не удастся распознать генетический код, то основной упор придется сделать на опрос свидетелей. Весь час, что я пробыл в министерстве, телефон в кармане не переставал звонить. Телефон завибрировал вновь, как только я вышел из лаборатории.
– Чего тебе?
– Курт ждет тебя на парковке. Ты нужен мне в отделе.
У одной из разметок, стояла патрульная машина. Водитель мигнул мне форами, но сам выходить не стал.
– У меня немного другие планы. Нужно навестить кое-кого. Он неплохо разбирается в оболочках.
– Куда ты поедешь?
– В тюрьму.
6
Допрос – единственная причина, по которой смертникам разрешают покидать камеру. Но и для него, бывает, одной необходимости мало. Я просидел в приемной около часа, еще столько же провел в кабинете Аккермана, чтобы получить свои десять минут на разговор. Меня вполне могли отправить за Смитом, или вовсе исключить из списка лиц, допустимых к заключенному. Иногда, звания пустого недостаточно, чтобы оправдать доверие.
В секторе «С» содержат лишь гос.преступников и бывших служащих, решивших отступить от Корпорации. Души этих людей никому не нужны. Им дают умереть вместе с телом, игнорируя выгоду, которую Корпорация может получить, пустив их повторно в оборот.
Надзиратели провели меня в комнату для допросов и оставили одного. Спустя какой-то время они вернулись, но уже вместе с Армстронгом. Не знаю, что именно потрепало его тюрьма или время, но от человека, которого я видел в детстве, остался лишь крючковатый нос и шрам на подбородке. В остальном, это был незнакомый старик, с горбом на пол спины, и дряхлыми ногами, которые едва передвигались. Он смотрел строго в пол, от чего его горб, казался еще больше. Надзиратели усадили его на стул и закрепили наручники за спиной.
– У вас 10 минут. Мы будем за дверью. Если вдруг что-то пойдет не так, дайте нам знать.
– Хорошо.
Как только они ушли, Бари оторвал взгляд от трещины на полу и уставился на меня.
– Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу тебя снова, Элайс.
– А мне говорили, что после 20 лет в одиночке, ты и двух слов связать не можешь.
Он улыбнулся, и морщины, заработанные за 25 лет, поползи вверх по лицу.
– Зачем ты пришел сюда? 25 лет прошло. Поздновато для дружеских встреч.
Я достал из кармана папку с анализами и положил прямо перед ним.
– Узнаешь?
– Анализ оболочки. И что?