Граница за Берлином

Пришлось достать из планшета фотографию, на которой были запечатлены мы с отцом у наковальни в колхозной кузнице. Отец — в кожаном картузе, брезентовом фартуке и рукавицах — держал клещами раскаленную полосу железа, поставив на ее край зубило. А я — в рубашке-косоворотке, тоже в фартуке и кепке, сбитой на затылок, — замахнулся кувалдой для удара. Уже во время войны, перед уходом в армию, мне пришлось некоторое время работать молотобойцем у отца.

— Все равно бы не поверила, — упорствовала Гильда, — если бы вас не было на фотографии.

— Ну, это уж как угодно. Вы меня спрашивали и на все я отвечал, как умел. Теперь разрешите задать вам пару вопросов.

— О, пожалуйста, — откликнулся Отто, — если вас что-нибудь интересует.

— Какое у вас образование, господин Шнайдер?

— Среднее техническое, — не без гордости ответил он, — но в автомоторах я разбираюсь не хуже любого инженера.

— В этом нет сомнения, но, получив образование, вы хорошо узнали только машины…

— А человека, да еще сибирского, нам и не полагалось знать, по убеждениям Гитлера и всех его помощников, — перебил меня Отто. — В этом не моя вина.

Со следующим вопросом я решил обратиться к Анне, считая, что она жила всю войну дома и хорошо знает все геббельсовские «утки».

— А что, фрау Шнайдер, разве не было в пропаганде Геббельса, что не только сибиряки, а и вообще русские — это не люди, а дикари, — по образу жизни, мыслям и поступкам, что у них даже есть… рога?!

Эта уже немолодая женщина смутилась, лицо ее покрылось красными пятнами.

— Да, это было, — твердо, с расстановкой сказала она. Только никто этому не поверил, потому что наши мужья были на фронте и не видели людей с рогами. А здесь всю Германию забили пленными, и среди них никто не встречал таких. Пропаганда скоро внесла поправку в эту глупую ложь, заявив, что не вообще русские, а коммунисты — обязательно с рогами.

Гильда, Ганс и Отто весело захохотали, а Анна, отирая с лица пот, закончила:

— Но потом они совсем об этом замолчали.

— Вы, конечно, тоже коммунист? — спросила Гильда.

— Нет, пока еще только комсомолец, — ответил я, встав со скамейки, чтобы идти к мотоциклу.

— О-о, это все равно! Комсомолец — это маленький коммунист… У вас, наверно, тоже уж рожки прорезались под фуражкой… Бе-ее!

— Гильда! — крикнул на нее отец, но девушка, звонко захохотав, сбила с меня фуражку и с легкостью серны вскочила на крыльцо, протопала деревянными подошвами по веранде и, захлебываясь от смеха, выглядывала в растворенное окно на кухне.

— Глупая девчонка, — говорил Отто, а мы все от души смеялись.

Когда уже работал мотор и я собирался сесть на мотоцикл, подошел Ганс, потянулся к моему уху и тихо, чтобы никто нас не слышал, попросил:

— Вы мне когда-нибудь подарите звездочку… когда вам не надо будет?

— А тебе какую? — так же тихо спросил я. — Большую или маленькую, как на погоне?

— Большую лучше.

Порывшись в карманах и ничего там не найдя, я взялся было за козырек фуражки, но Ганс строго предупредил:

— Не надо! Отец увидит — ворчать будет.

— Вы не возражаете, если Ганс прокатится со мной до конца деревни? — спросил я у Отто Шнайдера, прощаясь с ним.

— Пожалуйста! Только он и на машинах достаточно катается… А вы обязательно приезжайте еще: такие беседы полезны.

3

Вернувшись на заставу, я увидел во дворе такую картину. Человек пять, задержанных на линии, толпилось у подъезда. Здесь стояли миловидная женщина лет тридцати пяти, с какими-то картонными коробками; мужчина лет сорока, очень высокий и тощий, без головного убора, с длинными рыжими волосами. Он презрительно поглядывал на происходящее вокруг и все время делал движения плечами, словно с них сползал плащ, а он хотел удержать его. Носок огромного рыжего полуботинка неудержимо подпрыгивал. В одной руке он держал маленький красивый чемоданчик, другая была засунута в карман плаща.

Два молодых парня, очень похожие друг на друга, в одинаковых желтых куртках и серых брюках, держались свободно и, казалось, временный плен их не угнетал.

Совершенно обособленно держался старик в весьма оригинальном костюме. Седую голову с волнистыми спускавшимися на плечи волосами украшала зеленая шляпа; на переносице покоилось пенсне; черный галстук на белой манишке, просторный серый пиджак, тяжелая трость — все это выглядело довольно представительно. И вдруг — коротенькие замшевые трусики и голые стариковские ноги, костлявые и сплошь покрытые волосами до самых ботинок. Пустой рюкзак на спине со множеством карманов и карманчиков делал его фигуру еще более сутулой и даже горбатой. Было видно, что старик очень взволнован: короткие усики по-боевому щетинились на его сухом лице, а козлиная бородка чуть заметно вздрагивала.

Мне пришлось без промедления заняться задержанными. Старшина Чумаков, выполнявший обязанности помощника начальника заставы, доложил, что среди задержанных подозрительным является только один: высокий немец, а остальные — мирные люди. Поэтому было решено начать знакомство с него.