Граница за Берлином

Всю дорогу до заставы в Вайсберге Чалов доказывал, что на грубость следует отвечать грубостью, и успокоился лишь тогда, когда я сказал, что мы ездили на линию не за тем, чтобы доказать, кто грубее, а выполнять задание.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Орел совершенно поправился и рвался на волю. Когда к нему входили, он, играя, норовил схватить зубами за плечо или за руку и тихонько ржал, нетерпеливо пританцовывая и прядая ушами.

В субботу вечером, когда все хлопоты об открытии линии подходили к концу, я решил устроить Орлу хорошую разминку и заодно проехать по всему участку линии.

Выведенный из конюшни Орел весело заржал и бойко ударил копытом по мостовой, выбивая искры. Почувствовав на себе седока, конь взвился на дыбы, но удила заставили его осесть. Однако еще на протяжении целого километра пути он продолжал дурачиться и скоро изрядно взмок.

Вечер был тихий и теплый. Везде было празднично и торжественно: на завтра намечено открытие линии.

Еще днем, когда я ходил к бургомистру, заметил в одном из дворов рабочую повозку, любовно украшенную хозяевами. В ней лежали вилы, грабли и косы, красиво увитые разноцветными бумажными и матерчатыми лентами. Редер сказал, что на встречу с соотечественниками из английской зоны они выедут по-праздничному.

Он рассказал, что на совещании в Вайсберге бургомистр из Либедорфа жаловался на майора Ра. Когда он завел речь о погубленных посевах, майор резко оборвал его, сказав, что немцы причинили Англии много зла, что он не видит ничего плохого, если и немцы «немного победствуют».

Бургомистр пытался объяснить ему, что во всех бедствиях народов Европы, какие причинила им война, повинны не все немцы, а только нацисты, но майор отчитал его за неправильное понимание политики и запретил говорить об этом. На совещании долго спорили о том, как поделить убытки, но ничего определенного решить не могли. Редер предлагал снова обратиться в Берлин — его не поддержали другие бургомистры, ибо надежды на возмещение убытка англичанами не было, а тратить напрасно время не хотели.

Если раньше Карл Редер, хотя и в шутку, но говаривал, что немцам все равно, хоть русские, хоть англичане — лишь бы фашистов не было, то теперь он так не рассуждал.

На первом посту, куда я подъезжал, было так же тихо, как и на всей линии. Часовой доложил, что пост в полнейшем порядке, что задержанных было только двое и что они уже отправлены на заставу.

Я направил Орла вдоль линии, столбы которой выстроились по отлогому склону холма, скрываясь в небольшой дубовой роще, и, выбежав из нее, уходили на самую вершину холма, где росло несколько буков.

На других постах тоже было все в порядке. Орел теперь шел ровно и спокойно. С запада, мне навстречу, из-за вершины холма, подымалась черная курчавая туча, которая настолько сгущала сумерки, что метров за пятьдесят ничего уже нельзя было различить. Мне оставалось побывать на четвертом посту, где стояли Таранчик и Соловьев.

Пост располагался на самой вершине холма и перекрывал узкую проселочную дорогу, которая спускалась к западной окраине Блюменберга и проходила в километре от нашей заставы. Во избежание возможных недоразумений (давно известно, что в темноте все кошки серы) я решил отдалиться от линии, несколько ниже выехать на дорогу и с юга попасть на пост.

Не успел Орел ступить на дорогу, как вдруг захрапел и бешено шарахнулся от нее. На нас сверху двигалось довольно быстро и бесшумно что-то большое и черное. В это же время с поста послышались крики: «Стой! Стой!» Затем прогремел выстрел вверх, вспышка сверкнула у самой линии, и послышался сокрушенный возглас Таранчика: «Ушел, чертяка!».

Между тем загадочный предмет приближался, и я различил двухколесную тележку на резиновом ходу, в которой стояла бочка ведер на двадцать. Оглобли волочились по земле и поперечиной, прикрепленной на их концах, несколько задерживали движение тележки. Орел трясся всем телом, храпел, пятился и, оскалив зубы, дико сверкал белками глаз.

Рванув повод, я ударил коня каблуками и галопом кинулся к посту.

— Стой, кто идет?! — взревел Таранчик, бежавший навстречу, вниз. Я назвал пароль.

— А, товарищ лейтенант! — крикнул он на ходу и саженными прыжками скрылся в темноте.

Наверху, между буками, бродил Соловьев и, склонившись, внимательно рассматривал что-то в траве. Ответив пароль, я спросил у него, что здесь происходит.

— Да что, — ответил он спокойно, — контры какие-то привязались.

— Контрабандисты, что ли?

— Ну да…

В это время послышался голос Таранчика: «Э-ге! Попался! Стой — стрелять буду! Шицен! Шицен!» В луче его фонаря мелькнула человеческая фигура, метнувшаяся по склону.

Я пустил коня вниз по клеверному полю в то место, где мелькнул огонек фонаря. Впереди показался бегущий человек. Видя бесплодность своих усилий, он упал, несколько раз перевернулся, катясь по склону, и затих.

Подскакав к нему, я заставил его подняться. Подоспевший Таранчик обыскал задержанного и, не найдя оружия, направил его на дорогу.

— Вы поезжайте на пост, товарищ лейтенант, а мы сейчас тоже туда прибудем, — сказал Таранчик.