Грация и Абсолют

Сидя за конторским столом, лысеющий седой офицер с кустистыми бровями смотрел на стоящего перед ним крепкого парня, небритого, оборванного, но глядящего весьма самоуверенно, даже нагло. Тот начал с сообщения, что он студент, но немец по-русски перебил его:

– Не трудитесь.

Лонгин обрадованно кивнул, перейдя на родной язык, назвал вуз, в котором учился, и был опять прерван:

– Здесь нет нефти.

– Да, конечно. Но у меня есть несколько идей.

– Действительно? – в глазах немца была ирония.

Лонгин начал о брошенных повсюду советских грузовиках: так называемых «полуторках» (грузоподъёмность – полторы тонны), это были взятые у американцев в производство «форды» образца 1930 года. Они подходили для грунтовых дорог. Застрянь полуторка в осенней грязи, двум-трём мужчинам по силам вытолкнуть её.

Найзель глядел на парня с насмешливым раздражением: «Ты уверен, что сообразил то, до чего другие бы не додумались?» Как часто приходится прогонять болванов с их открытиями или проныр, пытающихся хорошо устроиться под каким-нибудь благовидным предлогом. Оберлейтенант проговорил наставительно:

– Неприятель не оставил нам транспорт в целости и сохранности! У всех автомашин повреждены покрышки и камеры!

– Пятнадцатого июля тысяча восемьсот сорок четвёртого года американец Charles Nelson Goodyear получил патент на процесс вулканизации резины, – высказал Лонгин ровно, без запинки, как говорят о привычном. – С тех пор дело намного продвинулось в самых разных направлениях. Сегодня мы можем не просто чинить покрышки, камеры, а делать их лучше новых. – Он предположил: – В городе, наверно, брошена авторемонтная мастерская с необходимым оборудованием. И, кроме того, разбитые красные (он выбрал это определение) побросали армейские мастерские.

Оберлейтенант Найзель почувствовал, что запахло полезным, и пригласил парня сесть на стул. Парень не понравился, но это было отметено, коли дело коснулось пользы для Германии.

– Моё первое требование – вы должны создать мастерскую! – произнёс немец вразумляющим тоном.

Лонгин ответил, что хотел бы тотчас заняться поиском необходимого.

– С вами будет наш ефрейтор, – сказал Найзель, – я дам вам шофёра с грузовой машиной. Помощников из числа военнопленных наберёте сами.

Вчерашнего студента едва не подняло со стула порывом благодарности. Аж жарко стало. Как было не проникнуться симпатией к этому не хватающему звёзд с неба, но практичному немцу? Старый человек, а какой молодцеватый в превосходно сшитом по нему мундире. Человек, не побоявшийся дать ему власть.

Оберлейтенант промолвил лишённым эмоций голосом формалиста:

– Имеются приказы военного времени, и, согласно им, вы понесёте ответственность, если не представите необходимые результаты. Предусмотрен расстрел.

50

Дульщиков обратил внимание, как неотрывно гостья глядит на снимок в книге.

– Догадались, что это русский? – указал он на фигуру Лонгина Антоновича.

Глаз Алика определил: на нём стильный, от портного, костюм. Если учесть, что лицо парня к типично русским не принадлежало, он мог быть штатским германцем.

– О-о! Так он русский? А я подумала: какой нахальный фашист.

«Села в лужу!» – скрывая злорадство, Виталий Анатольевич сказал с выражением порядочного человека, которому горько говорить о дрянном:

– Бывают такие среди нашего брата. Обыкновенный беспринципный карьерист. В то время подобных называли захребетниками, шкурниками. Воспользовался войной – стал предателем. Организовал для немцев техобслуживание, загребал деньги…

– Как фамилия? – обронила гостья походя, словно в манере бездумного разговорчика.

Писатель без запинки назвал фамилию Лонгина Антоновича, и Алик инстинктивно прибегла к средству, которое помешало увидеть в её глазах слишком много: она рассмеялась.

– Он не брат маршала?

Дульщиков ещё раз убедился, насколько однообразны ассоциации средних людей.

– Это давным-давно было бы известно, – произнёс заботливо, не позволяя проскользнуть снисходительной нотке, и привёл обкатанный пример: – Олимпийский чемпион Юрий Власов – что же, родственник того Власова? Почему вы не предполагаете? Потому что это давно было бы известно!

Алик кивнула, одаряя писателя смешком восхищения. «Недалёкая! А мужик не устоял – помрежем сделал!» – Виталий Анатольевич не додумал мысль, что на месте кинорежиссёра поступил бы так же. Он мысленно раздевал пикантную гостью.

– И что присудили изменнику? – спросила она.

– Он не ждал, когда Псков возьмут, вовремя смазал пятки. Обретается где-нибудь в ФРГ или в Америке…

– Я беру книгу до завтра? – Алик улыбалась автору, который вручил ей томик, с неизмеримым удовольствием запечатлев дарственную надпись.

Встав, он не без артистизма отвесил утрированно-чинный поклон:

– Об остальных моих трудах – после обеда.

Затем с нарочитой важностью приоткрыл дверь, и вошла Ольга Ивановна. Хозяин обратился к Алику:

– Признайтесь моей жене, что вы никогда не готовили бигус.

Она призналась.

– Приготовлен на нашей домашней наливочке, – писатель сладко прищурился. – Капустка своего посола, с дачи. Грибы тоже своего сбора.