Гражданин Галактики

— Но ничего же не было! А если Мата хотела этого, почему Бабушка не разрешила ей… вместо того, чтобы отправлять ее с незнакомыми людьми. Я… ну, не возражал бы. После того, как привык бы к этому.

Женщина-фраки улыбнулась:

— Это самая странная любовная речь, которую я когда-либо слышала, Торби.

— Можете вы передать ей кое-что от меня? — спросил Торби.

— Если ты хочешь послать ей свою вечную любовь или что-нибудь в таком роде, Торби, тогда не надо. Бабушка выбрала лучшую долю для своей правнучки, и сделала это быстро, с добротой и мудростью. И в интересах Маты, а не ради сиюминутной выгоды для «Сизу»: ведь Мата стоила мужских страданий. Но твоя Бабушка рассудила наилучшим образом для Первого помощника; она взвесила далеко идущие интересы всех и нашла, что они весомее потери одного оператора. Я, наконец, восхищаюсь ею, — между нами, раньше я всегда презирала старушку. — Она внезапно улыбнулась. — А через пятьдесят лет Мата станет принимать такие же мудрые решения: печать «Сизу» держится крепко.

— Пусть меня высекут, если я это пойму!

— Потому что ты почти такой же фраки, как и я… но у тебя нет моего образования Торби, большинство вещей верны или неверны только по своему происхождению; мало что из них само по себе несет добро или зло. Но явления верны или неверны сообразно своей культуре, в самом деле это так. Правила экзогамии, по которым живет Народ, — ты, может быть, подумаешь, что это для того, чтобы перехитрить мутации, — этому же учат в корабельной школе…

— Конечно. Вот поэтому я и не могу понять…

— Минутку. Значит, ты не можешь понять, почему Бабушка возражает. Но крайне важно, чтобы люди заключали браки между кораблями, не только, чтобы избежать мутаций, — хотя это, конечно, выход, — но и потому, что корабль слишком мал, чтобы представлять собой стабильную культуру. Идеи и убеждения должны скрещиваться между собой, иначе целая культура выродится. Таким образом, обычай защищен сильнейшим из возможных табу. «Незначительное» нарушение этого табу подобно «незначительному» отверстию в стенке корабля, — и то, и другое губительно, если не принять решительных мер. Теперь… ты понял?

— Ну… да нет. Не думаю.

— Сомневаюсь, что и твоя Бабушка это понимает; просто она знает, что нужно для ее Семьи, и действует решительно и смело. Ты все еще хочешь что-нибудь передать?

— Н-ну… можете вы сказать Мате, что мне жаль, что я с ней не простился?

— Мм-м… Ладно. Могу, через некоторое время.

— Хорошо.

— Теперь тебе лучше?

— Наверно, да. Раз вы говорите, что для Маты так лучше. Но, Маргарет, — вдруг вырвалось у Торби, — не понимаю я, что со мной такое! Казалось, я привыкаю к порядку вещей. А теперь все опять перепуталось. Я чувствую себя фраки и сомневаюсь, что когда-нибудь смогу стать маркетером.

Ее лицо омрачилось:

— Когда-то ты был свободным. Эту привычку преодолеть трудно.

— Почему?

— Тебе сильно не повезло, Торби. Твой приемный отец — первый отец, Бэзлим Мудрый, — купил тебя как раба и сделал своим сыном, таким же свободным, каким был он сам. Ну, а твой второй приемный отец с самыми лучшими намерениями усыновил тебя — и тем самым сделал тебя рабом.

— Но почему, Маргарет? — запротестовал Торби. — Как вы можете так говорить!

— А если ты не раб, кто же ты?

— Как же, я Свободный Маркетер. По крайней мере, этого хочет отец, если я смогу преодолеть свои привычки фраки. Но я не раб. Народ свободен! Все мы свободны.

— Все вы свободны… но не каждый из вас.

— Что вы хотите сказать?

— Народ свободен. Они гордятся этим. Любой из них может рассказать, что именно свобода делает их Народом, в отличие от фраки. Народ свободен путешествовать по звездам, никогда не укореняясь в почве. Так свободен, что каждый корабль — суверенное государство, которое ничего ни у кого не просит, путешествует по всему космосу, борется с неравенством; они не нуждаются в жилье, даже кооперируются только тогда, когда это им выгодно. О, Народ свободен, эта старая Галактика еще никогда не видывала такой свободы. Культура менее чем стотысячного народа, рассеянная на площади в биллион кубических световых лет, и эти люди абсолютно свободны передвигаться куда угодно в любое время. Такой культуры никогда не бывало — и никогда не будет. Свободные, как небо… даже свободнее, чем звезды, потому что звезды движутся по своим траекториям. О да, Народ свободен. — Она сделала паузу. — Но какой ценой куплена эта свобода?

Торби захлопал глазами.

— Я скажу тебе. Не нищетой. Народ наслаждается самым высоким уровнем жизни в истории. Прибыли от вашей торговли — фантастические. И не ценой здоровья. Я никогда не видела общества, в котором бы так мало болели. И вы не платите ни счастьем, ни самоуважением. Вы счастливы до самодовольства, и ваша гордость — почти грех, хотя, конечно, вам есть чем гордиться. Но то, что вы заплатили за вашу неподражаемую свободу, — это сама свобода. Нет, я не говорю загадками. Народ свободен — ценой потери индивидуальной свободы для каждого из вас — не исключая Первого помощника и капитана: они наименее свободны из всех. — Ее слова звучали оскорбительно.