Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле

Кампанелла не знал, что едва Марио дель Туфо услышал о беде Кампанеллы, он стал пытаться облегчить его судьбу. И то, что узника стали кормить чуть лучше, и то, что стражники с ним не так грубы, как в первые дни, и то, что ему наконец дали бумагу и чернила, — все это произошло благодаря дель Туфо. Делла Порта не мог ходатайствовать за Кампанеллу — занятия натуральной магией делали его и без того подозрительным в глазах церкви. Он пытался повлиять на судьбу Кампанеллы косвенно, не слишком подчеркивая свое с ним знакомство.

Много дней подряд допросы сосредоточивались на книге в защиту Телезия. Ни один ее тезис не был обойден судьями. Только теперь, увидев, как воспринимают его трактат церковные власти, Кампанелла сам до конца понял значение написанного им. Он может не стыдиться своей книги!

Самым отвратительным было выявление того, сказал ли Кампанелла нечестивые слова: «Что значит — „отлучат“?» Вот когда Кампанелла вспомнил библиотекаря обители Сан-Доменико Маджоре. Предатель! А какой у него был робкий вид. Воистину, лицо — ристалище лжи. Не станет он подтверждать его доноса. Это не исповедь, это допрос. Он не чувствует себя обязанным сознаться в том, что может отрицать.

— Один свидетель — не свидетель! — воскликнул он. — Такого правила даже инквизиция придерживается.

Его снова прервали, не думает ли он, что может давать суду уроки юстиции? Вместо ответа Кампанелла процитировал псалтырь: «Восстали на меня свидетели неправедные: чего я не знаю, о том допрашивают меня… собирались ругатели против меня, не знаю за что, поносили…»

— Не кощунствуй! — вскричал судья. — С кем осмелился сравнить себя! Увести!

Кампанелла долго томился в тюрьме. Несколько раз за это время его мучили приступы лихорадки. Врача и лекарств узникам не полагалось. Днем в камере было нестерпимо душно, ночью — сыро. У него болели суставы, а от скверной еды начали расшатываться зубы.

С некоторых пор Кампанелле разрешили держать в камере Библию. Она надолго стала его единственным чтением. Вчитываясь в ее страницы, Кампанелла впервые понял, почему католическая церковь запрещает мирянам читать Библию. Чрезмерно углубляясь в нее, они могут впасть в излишние умствования и еретические заблуждения, подобные тем, которые привели христианскую церковь к расколу. Его хотели заключением наказать за грехи, а навели на еретические мысли. Но он стал мудрее и теперь не будет спешить, высказывая их вслух.

Иногда ему давали бумагу. Тогда он писал, стараясь выражаться как можно более туманно и осторожно. Да и темы выбирал сравнительно безопасные — делал заметки к «Поэтике», набрасывал план огромного сочинения — оно должно было стать сводом всего философского знания. Его поэмы об Эмпедокле и Пифагоре лишь робкий подступ к тому, что представлялось теперь его воображению. Иметь возможность работать было счастьем, омраченным лишь тем, что каждое написанное им слово непременно прочитают враждебные глаза. И неизвестно, отдадут ли ему рукописи, когда его выпустят на свободу.

Когда выпустят… Кампанелла горько усмехнулся. Если выпустят. Иногда ему казалось, что этого никогда не будет.

Глава XXI

Прекрасным августовским утром Кампанелла снова предстал перед лицом суда. Самого нунция не было в зале. Завершенное дело его не интересовало. Приговор оказался неожиданно милостивым. Срок, который он провел в темнице, был сочтен достаточным наказанием. Кампанелле предписывалось немедленно покинуть Неаполь. Отныне ему предстоит жить у себя на родине в одной из самых дальних обителей. Покидать ее запрещается. На него налагается строгое покаяние. Он предупрежден: за новые умствования ему грозят более строгие кары. Он должен торжественно обещать, что не станет больше восхвалять Телезия, будет всегда и во всем придерживаться учения святой церкви и славнейшего из его отцов — Фомы Аквинского. «Да будет мир с тобой, брат Томмазо», — прозвучало в конце наставительной речи. Насмешка? Нет, это сказано серьезно. Его судьи уверены, что действовали во имя его блага, не против него, а ради него.

Кампанеллу вернули в камеру, дверь которой первый раз была не заперта. Ему принесли новое облачение взамен старого. Прислали цирюльника сбрить длинную бороду. Сочувственно вздыхая, цирюльник посетовал, что не смеет прикоснуться к заросшей тонзуре. Его рукам сие не подобает, тонзуру обновят в монастыре. Потом, наклонившись к уху Кампанеллы, он шепнул:

— Вас ждут в доме синьора дель Туфо.

Он снял с души Кампанеллы большое сомнение. Тот не знал, может ли войти в дом своего покровителя, не навлечет ли этим беды на него, не вызовет ли недовольства своим появлением. Отрадно знать, что есть дом, где его ждут.