Гражданская война в Испании. 1931-1939 гг.

Как и о поражении в Марокко, мадридское правительство узнавало о нем в стране по телефону: командир мятежников, сместивший гражданского губернатора или верного правительству военного, мог ответить оскорблениями или возгласом: «Арриба! Испания!» Таким же образом новости поступали к лидерам партий и профсоюзов. Андрэ Мальро красочно описал, как это происходило. «Алло, Авила? – спрашивает Мадрид. – Как у вас дела?» – «Салют! – отвечает Авила. – У нас все отлично. Да здравствуют Бог и король!» – «Вот и отлично. Всего хорошего!»¹

Тем не менее в течение всего этого дня Касарес продолжал действовать так, словно он и в самом деле руководит страной. Он консультировался с генералами Нуньесом де Прадо и Рикельме

²

, которые, как он знал, продолжали хранить верность республике. Говорил он и с президентом Асаньей, со спикером кортесов Мартинесом Баррио и с ведущим мадридским юристом Санчесом Романом, который придерживался слишком правых взглядов, чтобы примкнуть к Народному фронту. Группа лидеров республики обсуждала, как достигнуть компромисса, который поможет избежать свержения режима и гражданской войны. Но рабочие уже запрудили почти все улицы Мадрида и настойчиво требовали оружия. Делегация водителей такси, позвонив премьеру, предложила ему услуги 3000 такси, чтобы сломить мятежников. В распоряжении UGT было 8000 ружей, но их почти все разобрала коммунистическая и социалистическая молодежь. Молодые люди уже начали оставлять свои рабочие места и нести на улицах постоянную полицейскую службу. 8000 стволов было слишком мало, чтобы сопротивляться мадридскому гарнизону и его сторонникам из фаланги, хотя пока еще в кварталах правых не было заметно никаких признаков волнения. Специальные издания «Кларидад» и «Эль Сосьялиста» крупными буквами заголовков на первых полосах требовали: «Оружия для народа»³. «Оружия, оружия, оружия!» – весь день громогласно раздавалась на улицах и на Пуэрта-дель-Соль. Огромные толпы мужчин и женщин окружили муниципалитет и военное министерство. Но Касарес отказывался прислушиваться к их требованиям. Во второй половине дня он приказал генералу Нуньесу де Прадо в Сарагосе попытаться достичь какого-то компромисса с командиром дивизии генералом Кабанельясом, который, как предполагалось, был республиканцем. «Смена министра удовлетворит все требования генерала и устранит необходимость мятежа», – сказал Кабанельясу Нуньес де Прадо. Тем не менее сам он был арестован и позднее расстрелян вместе со своим адъютантом. В Мадриде кабинет министров продолжал непрерывно заседать в военном министерстве в Королевском дворце, а потом перебирался в министерство внутренних дел на Пуэрта-дель-Соль. В двадцать минут восьмого мадридское радио объявило, что мятеж повсеместно подавлен, даже в Севилье. Это было первое официальное сообщение о том, что в пределах материковой Испании происходят волнения. За этим последовала серия указов о смещении со своих постов Франко, Кабанельяса, Кейпо де Льяно и Гонсалеса де Лары (он командовал войсками в Бургосе). А тем временем из всех радиоприемников в жаркой столице лилась темпераментная музыка, частично чтобы успокоить, а частично чтобы завести толпы, ожидающие сообщений. Время от времени из громкоговорителей раздавались призыва: «Народ Испании! Оставайтесь на нашей волне! Не выключайте свои радиоприемники. Слухи распространяются предателями. Оставайтесь на нашей волне!» В десять вечера Пассионария произнесла первую из своих многочисленных яростных речей, прозвучавших во время Гражданской войны. Она требовала организовать сопротивление по всей стране, призывала женщин Испании драться, пуская в ход ножи и кипящее масло, и закончила свое выступление лозунгом: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Но пасаран!» («Они не пройдут!») Выразительные слова этого ее призыва сразу же стали главным боевым кличем республики. Но Касарес, пользуясь поддержкой Асаньи, по-прежнему отказывался вооружить рабочих. И если еще недавно его считали революционером, то сейчас он, как реакционер, стал объектом всеобщей ненависти. Его псевдоним Штатский по кличке знаменитого быка, который отказывался защищаться, повторялся повсюду с откровенным презрением. Что же до заговорщиков в Мадриде, они все еще продолжали пребывать в нерешительности.