Гребень волны

– Но само возражение понравилось мне гораздо меньше. Верно: назначение рациогена, казалось бы, не лишено благородства. Ведь что он делает? Наводит дополнительные нейронные мосты в мозгу. Если нет мозга – лепит его из того материала, что имеется в наличии. Вразумить неразумное! И многократно усилить разум, если он уже есть! Были опыты и результат потрясал. Тупые твари начинали искать общения между собой. Я сам видел: паршивая белая крыса, забот у которой – грызть да совокупляться, вдруг оседала на задние лапы и начинала в ужасе озираться. Словно с трудом соображала, что с ней творится. Куда она попала? Кто посмел глумиться над ее достоинством? И кто она в этом мире? В ее дурацких красных глазах вызревал мучительный вопрос! Растения – растения! – звали на помощь при близости огня, сворачивая листья или модулируя биополе…

– Удивительно, но я никогда не слышал того, о чем вы рассказываете.

– Твои родители еще не зачали тебя, когда рациоген был испытан, запрещен и разрушен. Мы наивно полагали: окончательно и навек. Ошиблись… Он был построен в нескольких модификациях, и одна из них уцелела до сих пор. Либо ее воссоздали. Мы еще станем выяснять, кто и как сделал это. Тогда, хотя большинство академиков-президентов осудило рациоген, нашлись и сторонники такой страшной забавы – раздаривать разум. Гораздо больше, чем мы предполагали, и не те, от кого ожидали. Конечно, всякому приятно иметь власть над неразумной материей! Господь тоже хлопал в ладоши, сотворив Адама и Еву…

– Так что же вам не нравится? – терпеливо спросил Костя.

– А вот что: воздействие рациогена на уже сформировавшийся интеллект. Те, кто создал его впервые, об этом не подумали.

– Странно!

– Что странно? То, что мне это не нравится?

– Нет, то, что они не подумали об этом.

– Они не успели… А вот новое поколение «творцов» сообразило. В нашем мозгу около сотни триллионов синапсов. И эти триллионы почти не используются. Рациоген же дарит мозгу власть над ними. Объединять и распределять по своему усмотрению. Увеличивать их число. Быть может, и уменьшать, если понадобится. Строить интеллектуальные субструктуры и метаструктуры. Средний человеческий мозг, довольно хаотичное скопище клеток, внезапно обращается в сверхмощный, ни на что во всех природах не похожий мыслительный прибор. Я уже говорил, что он изменяет себя. Но при этом он изменяет и самого хозяина!

Несмотря на жару, Кратов внезапно почувствовал сильный озноб. Уже не впервые за эти дни земного покоя и благополучия им овладели глухие отголоски необъяснимой, дремлющей где-то в подсознании тоски. В такие минуты он замыкался, прятался от друзей, а бессонными ночами уходил плавать далеко в море совершенно один, если не считать высокой и ко всему равнодушной Луны.

Но сейчас уйти он не мог. Как бы ему того ни хотелось.

– Тебе, наверное, доводилось встречаться с людьми-два, – продолжал Большой Дитрих. – Нет? Значит, доведется. Развелось их… Я всегда был противником конструирования живых существ, а тем паче проектов управляемого антропогенеза. Ни к чему хорошему это не ведет. Но люди-два все же плоть от плоти нашей, и они – слабая тень того, что делает рациоген с человеком. При всех своих отличиях они были и остаются людьми. Эти биороботы разумны и, как ни странно, человечны! В них каким-то чудом воспроизведены человеческие добродетели. Совесть, стыд, стремление к добру и неприятие зла… Как это удалось их создателям? Ведь там были и те, кто строил первый рациоген! Должно быть, божественную искру невозможно погасить в человеческом материале. И хотя со всякой доступной мне возвышенности я мечу громы и молнии на их головы, наедине с собой я возношу хвалу Господу за то, что он не оставил их своей благодатью.

– Вот видите, – сказал Костя с удовлетворением.

Ему было приятно любое сомнение, любое противоречие в длинных тирадах Гросса. Он вряд ли мог хоть как-то возразить и поэтому рад был предоставить старцу возражать самому себе.

– Но рациоген не таков, – сердито сказал Большой Дитрих. – Добродетель для него – миф. Нравственно то, что эффективно. Нравственно то, что позволяет оптимально решить поставленную задачу… Под воздействием рациогена человек становится машиной, хотя продолжает считать себя человеком. И не то страшно, что он превращается в машину со стертыми за ненадобностью нейронными программами стыда и совести. Страшно то, что, полагая себя человеком, он всех остальных видит недочеловеками. И способен их растоптать, если они перейдут ему дорогу.

– Откуда вы знаете, как это бывает… с человеком? – пробормотал Костя, краснея.

– Знаю. Были добровольцы. Да и ты знаешь. А я знаю, что ты знаешь. И я виноват перед тобой в том, что позволил впутать тебя в наши взрослые дела.

– Но я не ребенок, – сказал Кратов с оттенком обиды.