Греческая история

Приблизительно в это время прибыл из Фессалии фарсалец Полидамант для переговоров с Лакедемонским государством. Он пользовался большим почетом во всей Фессалии, а в своем родном городе он снискал себе такое уважение, что фарсальцы во время междоусобной борьбы между партиями вверили ему городскую крепость, поручили ему взыскивать все то, что причиталось государству по закону, и расходовать взысканные деньги на храмовые нужды и на дела управления, согласно с указаниями закона. Действительно, он на эти деньги охранял и защищал городскую крепость, вел все остальные государственные дела и в конце каждого служебного года представлял отчет. Если обнаруживалась недостача, он покрывал ее из собственных средств; если же получалось превышение дохода над расходом, он забирал остаток в свою пользу. Вообще он был хлебосол и славился чисто фессалийской расточительностью. Этот-то Полидамант прибыл в Лакедемон и выступил со следующей речью: «Лакедемоняне, весь мой род, все мои предки, насколько простирается моя память, всегда были проксенами и евергетами[332]

лакедемонян. Поэтому я и считаю правильным обращаться к вам при всяких затруднениях и сообщать вам о всех неприятных событиях, происходящих в Фессалии. Я не сомневаюсь, что и вам хорошо известно имя Ясона. Это — человек именитый и очень могущественный. Заключив со мной перемирие[333]

, он вступил со мной в переговоры и сказал мне следующее: «Полидамант! Я думаю, что мои доводы вынудят тебя признать, что я мог бы и силой заставить ваш город подчиниться мне. Действительно, ныне большая часть фессалийских городов (и в том числе наиболее значительные) — мои союзники; я их покорил, несмотря на то, что и вы вместе с ними выступили против меня на поле брани. Кроме того, как тебе известно, я имею до шести тысяч иностранцев-наемников, с которыми, как мне кажется, нелегко будет сразиться даже самому могущественному государству. Правда, и мои противники располагают не меньшим числом воинов. Однако же, ополчения граждан включают в свой состав как людей, уже превысивших наиболее подходящий для военной службы возраст, так и еще не совсем возмужавших отроков; и вдобавок во всех городах только незначительное количество людей занимается физическими упражнениями. Я же не принимаю к себе на службу людей, отстающих от меня в физическом развитии». А сам он, сказать по правде, отличается богатырской силой и поразительной неутомимостью. Ежедневно он со своими наемниками устраивает военные упражнения, причем как во время этих упражнений в гимнасии, так и во время сражений сам идет впереди войска в полном вооружении. При этом он удаляет со службы тех из наемников, которые оказываются недостаточно выносливыми, а тех, которые ему кажутся наиболее неутомимыми и наиболее твердыми в опасностях битв, он награждает, увеличивая жалованье в два, три и даже четыре раза, делая им различные подарки, ухаживая за ними во время болезни и устраивая их почетное погребение. Поэтому каждый из его наемников знает, что военная доблесть даст ему в жизни и почет и богатство. В этом разговоре Ясон указал также на то, что мне и без него было уже давно известно: что ему уже подчинились мараки, долопы и правитель Эпира Алкет[334]

. «Итак, — заявил он, — мне нечего опасаться, чтобы при покорении вашего города мне пришлось встретиться с большими затруднениями. Правда, несведущий человек возразил бы мне на это: «Если это так, то к чему же ты медлишь? Почему ты до сих пор не двинулся походом на Фарсал?» Но дело вот в чем: я считаю, клянусь Зевсом, что во всех отношениях будет лучше, если мне удастся подчинить вас себе убеждением, а не силой. Действительно, встретив с моей стороны насилие, вы будете всячески злоумышлять против меня; я также буду желать во что бы то ни стало сокрушить ваши силы. Если же вы подчинитесь мне добровольно, то несомненно и я и вы будем всячески содействовать усилению друг друга. Я знаю, Полидамант, что взоры твоего отечества устремлены на тебя. Если ты убедишь своих сограждан относиться ко мне дружелюбно, я обещаю тебе, что сделаю тебя величайшим после меня самого человеком во всей Греции. Но послушай дальше, и ты увидишь, в каких великих событиях ты будешь играть вторую роль. Притом доверяй мне лишь в том, что тебе самому представляется несомненным. Ясно, что в случае присоединения ко мне Фарсала с зависимыми от него городами я без труда стану тагом всей Фессалии. Точно также несомненно, что при объединении всей Фессалии под властью одного тага она располагает шестью тысячами всадников и более чем десятью тысячами гоплитов. Зная телосложение и храбрость фессалийцев, я не представляю себе, какое племя будет в состоянии владычествовать над ними, если они найдут хорошего руководителя. Фессалия занимает огромное пространство, и если вся власть над страной перейдет к одному тагу, — то этим самым она уже покорит все живущие вокруг нее племена. Почти все народности этих мест искусны в метании дротиков; поэтому вполне естественно, что наше войско будет славиться и своими пельтастами. Беотия и все другие государства, воюющие с Лакедемоном, — со мной в союзе: они обещали выставить свои контингенты в мое войско, если я освобожу их из-под власти лакедемонян. Мне известно, что и афиняне пошли бы на все, лишь бы только добиться союза со мной, но я не желаю заключать с ними дружбу, так как добиваться господства на море по-моему еще легче, чем на суше. Рассуди, не прав ли я и в этом. Если мы овладеем Македонией, откуда и афиняне вывозят к себе лес, мы сможем соорудить себе еще больше кораблей, чем есть у них. А у кого, скажи мне, будет более многочисленный экипаж, у афинян или у нас, располагающих таким большим количеством пенестов[335]

, и притом столь прекрасно сложенных? Ну, а кому легче будет содержать моряков, нам ли, вследствие изобилия вывозящим свой хлеб в иные страны, или афинянам, которым не хватает своего хлеба и которые должны покупать его у других? Затем наша казна будет иметь гораздо большие доходы: нам не придется рассчитывать на какие-то островки[336], мы будем облагать данью народы материка: если Фессалия будет объединена под властью одного тага, то, конечно, все окрестные народы будут приносить ей дань. Ты ведь знаешь, что персидский царь — богаче всей людей на свете, и это потому, что он извлекает свои доходы не с островов, а с материка. Впрочем, мне кажется, что его еще легче покорить, чем Грецию. Мне известно, что весь персидский народ, исключая лишь одного человека, это — толпа рабов, чуждая гражданских добродетелей; известно и то, что царь был доведен до края гибели сравнительно незначительными отрядами, шедшими под предводительством Кира и Агесилая».