Пелоп, предок Агамемнона, вел род от Дионы, поэтому можно сказать, что Троянская война была в какой-то мере делом семейным (хотя речь идет об очень дальнем родстве). Позднее римляне проследили свою родословную через троянца Энея к Дардану и в конечном счете – к Атланту. Матерью Атланта была Климена, или, как сказано в некоторых текстах, Азия (под Азией греки имели в виду часть того, что сегодня называется Турцией, хотя в современном понимании это самая густонаселенная часть Земли).
Часть 3. Путь человека
Для греков и римлян человеческий дух, как и божественный, был бессмертным и неразрушимым. Человеческое же тело было удручающе смертным. Оно постепенно увядало и в конце концов умирало, даже если боги не предрекали человеку более драматического конца. Однако в Античности смерть воспринималась как лишь еще одна ступень в развитии духа. Как раз такие концепции роднят миф с классической теологией. Благодаря им мы понимаем, что верования людей в Древнем мире представляли собой ясную и логичную систему – такую же сложную, как любая из существующих сегодня религий. Это нигде так не очевидно, как в истории путешествия человека от рождения к смерти – и далеко за ее пределы.
В классической мифологии все живые существа в момент своего творения наполнялись божественным духом. Вергилий, римский поэт I века н. э., наиболее ясно излагает это в эпической поэме «Энеида»:
Несмотря на то что место человеческого духа было на небесах, тело Прометей создал из земной глины. И хотя человек в нем нуждался при жизни на Земле, оно также служило темницей для души. Запертая внутри тела, душа могла воспринимать реальность только через грубый фильтр плоти; она была подвержена низким страстям и примитивным желаниям земного существования. Как говорил Платон[32]
, наше восприятие реальности имеет такое же отношение к ее истинной природе, как тени на стене пещеры – к тем вещам, что их отбрасывают. Дух внутри плоти оказывался запятнанным, а потом постепенно очищался в мире ином[33].Подземный мир греков не был адом, то есть специальным местом, где людей наказывают и заставляют страдать. Конечно, на события, которые происходили в загробной жизни, влияло то, как человек прожил земную, но в целом античный мир судил людей не так строго, как многие другие культуры того времени и более поздних эпох. Отчасти это происходило потому, что уже тогда, когда человек лежал в материнской утробе, мойра Клото пряла нить его жизни, а Лахесис, вторая из жутких сестер, отмеряла ее длину. (Мойры были детьми Ночи, и их еще называли судьбами, но греческое слово означает что-то вроде «те, кто наделяет долей».) События, которые происходили с человеком в его смертной жизни, в основном были предопределены мойрами – значение имело то, как бессмертный дух человека справлялся с тем, что ему уготовила судьба.
Но и это еще не все: считалось, что характер тоже определялся с рождения, и именно таким образом – зная, как поступит человек, – мойры направляли его на предназначенный путь. Лучшее, что можно было сделать, – посчитать себя от природы благородным и оставаться верным своей натуре тогда, когда она подвергается испытанию (а натура большинства героев – особенно в греческих трагедиях – проверялась со всей возможной суровостью). Коротко говоря, вас судили не по тому, что вы сделали со своей жизнью, но по тому, как ваш характер выдерживал испытания. В этом отношении у греков и римлян оказалось свое представление о том, что значит быть человеком. Успех или провал – дело уже решенное, и после аккуратных расспросов оракул на самом деле мог предсказать, что именно человеку приготовили судьбы. Важно было то, как человек с этим предсказанием справлялся.
Для древних прожить земную жизнь было все равно что сводить душу на интенсивную тренировку в спортзал. Жизнью назывался краткий период, который человек проводил в нестабильном напряжении: в результате он или становился лучше, или превращался в развалину. Когда в назначенный момент период завершался, наступало время уходить, и в классическом мифе это время объявляла третья мойра, которая перерезала нить и подводила человеческую жизнь к концу. По имени третьей мойры – Атропос, «неотвратимая», – назвали атропин – яд, содержащийся в белладонне.