Греческий огонь

Стол василевсов [5], за которым сидела регентша Феофано, размещался в центре Зала, напротив входа. Инкрустированный мрамором прямоугольной формы стол возвышался на обтянутом пурпуром деревянном помосте и обогревался горячим воздухом, поступавшим по трубе прямо из кухни. Остальные столы располагались полукругом напротив стола регентши таким образом, чтобы пирующие сидели к ней лицом. Юноши, дрожавшие от холода в своих коротеньких белых шелковых туниках, развозили кушанья на специальных тележках, начиная со стола регентши и сидевших с ней почетных гостей, а затем уже объезжали другие столы, следуя указаниям распорядителя стола василевсов, который в соответствии с установленным ритуалом наблюдал также и за столами других гостей. По правую руку от регентши Феофано сидел посол эмира Мосула и Алеппо, грозного Сайда аль Даула, с которым пытались заключить перемирие после долголетней войны, обескровившей обе стороны и истощившей казну Византийской империи. По левую руку от Феофано сидел евнух Иоанн Бринга, исполнявший обязанности магистра [6] и паракимомена

[7], то есть буквально «спящего рядом с императором», а в данном случае рядом с регентшей, но который в действительности был тайным вдохновителем всей имперской политики, как внутренней, так и внешней. Остальные гости, сидевшие за столом регентши, принадлежали к числу высших сановников империи: Лев Фока, недавно назначенный на должность куропалата [8], после того как его брат, Никифор Фока, отвоевал у эмира Сайда аль Даула города Германикию и Алеппо, что в долине Евфрата, и эпарх [9]

Георгий Мезарит, верховный судья империи. За остальными столами, рядом с придворными дамами и другими высшими иерархами, сидели мастер риторики, грамматик, теолог, математик, придворный поэт и несколько ученых монахов. Цвет византийской культуры был собран на этом обеде, который по обычаю, заведенному Константином VII, раз в месяц посвящался какому-нибудь античному философу, поэту или историку. На этот раз объектом беседы был избран греческий философ Аристотель.

Лакомясь жареным козленком, гусиными колбасками с луком и чесноком, кабаньим окороком и белым мясом павлина, они обсуждали вопрос, является ли философия Аристотеля истинной философией, всегда ли философская истина совпадает с божественной как источником всякой истины и, соответственно, может ли истинный христианин принять философское учение афинянина. В то время Аристотель еще не был принят христианской культурой, и беседа достигла кульминационной точки разногласий.

— Если бы мы даже и захотели признать Бога в идее Неподвижного Двигателя, предложенной афинским философом в качестве первоисточника окружающего нас мира, как на том настаивают некоторые, — сказал придворный теолог, — непонятно, почему Бог должен быть неподвижным. Напротив того, сам принцип божественной сущности и есть принцип движения, и атрибутами Бога являются воздушная стихия, бесконечность и скорость.

По поводу скорости как атрибута Бога в спор вмешался математик.

— Скорость может быть атрибутом или признаком Бога лишь в том случае, если она абсолютна, это несомненно. Но абсолютная скорость означает, что некто, отбыв из исходного пункта, одновременно прибывает в конечный пункт.

Куропалат Лев Фока застыл на мгновение с вилкой в руке и кусочком гусиной колбаски, которую он положил обратно в тарелку, и вмешался в спор о божественной скорости:

— Это трудноразрешимый вопрос, так как утверждение многоуважаемого математика опровергает принцип противоречия, сформулированный еще Анаксагором [10], а в дальнейшем принятый и самим Аристотелем в качестве одного из основополагающих принципов логики.

— Аристотель — языческий философ, — вдруг отозвался теолог, — и поэтому, говоря о признаках и свойствах христианского Бога, мы вполне можем позволить себе опровергать принципы егo логики. Следует больше учитывать рассуждения Прокла [11], который в своих «Началах теологии» утверждает, что существование Неподвижного Двигателя обязательно предполагает также и существование того, что движется, но дать импульс движению может только то, что Аристотель называет Неподвижным Двигателем. Таким образом, в своем рассуждении вы не учитываете, что неподвижное нечто дает импульс движению чего-то, что находится вне его, но не ограничено в своей неподвижности, поскольку включает в себя и другие субстанции, а потому его следует рассматривать как самодвижущееся нечто. В этом случае движение есть не что иное, как простое распространение, не имеющее ни начала, ни конца, и поэтому скорость, которую я привел в качестве примера одного из божественных признаков, осуществляется внутри некоего Высшего Существа, неправомерно отождествляемого с Неподвижным Двигателем Аристотеля. Нo если мы все-таки решим вписать скорость в ряд других признаков, по необходимости бесконечных, то, по словам Прокла, мы будем спорить всуе, и в этом случае лучше помолчать, как то предписывает нам вера.