Греческий огонь

— Человек рискует всю жизнь, в каждый ее момент, — ответил Липпа, — но не могу же я учитывать абсолютно все, даже случайные обстоятельства. Вот почему история моя фрагментарна, но правдива, тогда как все наши действия и поступки случайны и непредсказуемы. Ваше спасение — вот в этих листах, и вы, если хотите, тоже можете принять участие в создании истории.

Липпа сделал такой жест, словно хотел передать перо Льву, а тот смотрел на него в смятении, не понимая, что именно следует подразумевать и под этим жестом, и под этими словами. Евнух же снова склонился над пергаментом и стал исписывать своим мелким почерком лист за листом. У Льва больше не хватило духу отрывать его от этого занятия.

27

Юный стройный сириец с длинными светлыми волосами и угольно-черными глазами — Константин Сириатос — был завербован этериархом Нимием Никетом и назначен в дворцовую стражу рядовым. В столицу он прибыл из Киликии, где отслужил несколько месяцев с другими солдатами, привезенными из разных мест, говорившими на чужих, непонятных ему языках и нередко злоупотреблявшими его красотой и робостью. Военная служба в Киликии, которую многие считали доходным и почетным занятием, для Константина Сириатоса очень скоро стала адом, и он решил искать справедливости у командира, просить его о заступничестве. Как-то вечером Нимий Никет привел юношу в свою палатку, долго расспрашивал его, требуя, чтобы тот ничего не скрывал и со всеми подробностями рассказал, что с ним делали солдаты, испытывал ли он при этом удовольствие, считал ли такие отношения случайными или сам, по своей природе, готов вступать в подобные связи как только представляется возможность.

Константин ничего не мог объяснить толком. Он рассказал, что солдаты принуждали его к сожительству силой, но признал, что в конечном счете этот опыт показался ему не таким уж неприятным. И все же естественная страсть, по словам солдата, рисовала в его воображении нежные и мягкие формы женского тела, хотя сравнивать он не мог, поскольку девушки у него никогда еще не было.

— И ты ни разу не видел голой девчонки?

— Ни разу, — признался Константин.

— Тогда с чего ты взял, что девчонка лучше мужчины? Константин не знал, что ответить. Потом с трудом стал подбирать слова, которые могли бы дать Нимию Никету представление о его смутных желаниях и чувствах:

— Когда я вижу девчонку, мне приходит на ум разное, -сказал Константин, — хочется идти за ней, трогать ее, ну, в общем, разное.

— Что же именно? — настаивал командир.

— Хочется потрогать ее под юбкой.

— И только?

Парень помолчал, собираясь с мыслями, потом добавил:

— И делать с ней то, что солдаты делали со мной. Командир удивленно посмотрел на него.

— Ну, примерно… — попытался внести ясность Константин.

— Выходит, то, что с тобой делали солдаты, тебе понравилось?

— Пожалуй.

— Тогда почему же при виде солдата у тебя не возникает желания идти за ним и трогать его под одеждой?

Парень рассмеялся:

— Не знаю.

— Вот я сейчас сниму одежду, и ты мне скажешь, понравится это тебе или нет, доставит ли это тебе удовольствие или ты останешься равнодушным.

Юноша покраснел и быстро огляделся вокруг, ища глазами выход из палатки, чтобы в случае чего удрать. Но Нимий Никет его опередил:

— Эй, парень, не вздумай бежать. Я тоже солдат и, если понадобится, могу и силу употребить.

Константин испуганно смотрел на него. Нимий Никет потрепал его по лицу кончиками пальцев:

— На войне без насилия не обойтись, и я тоже иногда прибегаю к нему, чтобы навести порядок в своем войске. Но в данном случае я не сделаю тебе ничего неприятного. Слово командира.

Тугой порыв ветра, гулявшего по степи между морем и горами, внезапно ворвался в палатку и задул слабый огонек свечи, горевшей в черной железной плошке. Это был сильный и добрый ветер, тот самый, о котором пели солдаты во время своих изнурительных походов: «Остуди мои ноги усталые, ветер Киликии, задуй вечером свечу в моей палатке, помоги мне закрыть глаза и уснуть».

Слова командира успокоили юношу. И в ту ночь, и потом много ночей Константин делил с ним его жесткое ложе, пока не наступило время сопровождать Нимия Никета в Константинополь, где его ждала должность этериарха.

Для официальных церемоний и парадов в честь иноземных королей и послов Нимий Никет наметанным глазом выбирал самых молодых и красивых солдат. Естественно, что Константин Сириатос каждый раз стоял в первой шеренге. Этериарх очень любил симметрию, и в шеренгах у него белокурые парни, как правило, чередовались с темноволосыми, кроме того, по его приказу гвардейцам так подбивали каблуки сапог, чтобы в строю все они казались одного роста.