Уильям Гилмор Симмс

Грейлинг, или Убийство обнаруживается

Глава I

Мир в наши дни стал что-то уж очень прозаичен. Рассказа с привидениями теперь днем с огнем не найдешь. Всем за­правляют материалисты, и даже мальчишка-постреленок восьми лет от роду, нет, чтобы слушать с приличествующей почтительностью, что рассказывает бабушка, — обязательно выступает с собственным мнением. Он готов верить в любые -измы, но не в спиритизм. «Фа­уст» и «Старуха из Беркли» вызывают у него только насмешку, он бы и Волшебницу из Лэндора поднял на смех, если б посмел. На его стороне весь арсенал новейших доводов, и хотя на словах он признает иногда, что вера непроизвольна, однако же не терпит ни­какого легковерия. Холоднокровный демон по имени Наука занял ныне место всех прочих демонов. Он, бесспорно, изгнал многих дьяволов, пусть даже главного среди них и пощадил; другой вопрос, пошло ли нам это на пользу. Есть основание полагать, что, подо­рвав нашу наивную веру в духов, нас лишили кое-каких здоровых моральных запретов, которые многих из нас могли бы удержать на стезе добродетели, когда законам это не под силу.

Но особенно серьезно пострадала литература. Наши белле­тристы желают иметь дело только с реальностью, с подлинными фактами, их интересуют лишь те сюжеты, все подробности коих вульгарно достоверны и могут быть подтверждены Доказательства­ми. С этой целью они даже героев себе обыкновенно подбирают прямо из осужденных преступников, чтобы употреблять в дело имеющиеся неопровержимые улики; и, выказывая свою горячую приверженность жизненной правде, изображают оную не только голой, но еще и, так сказать, неумытой. Боюсь, грубость современ­ных вкусов проистекает отчасти из недостатка в нас благоговения, каковое было свойственно — и придавало достоинство — заблуждениям минувшего времени. Любовь к чудесному присуща, на мой взгляд, всем истинным поклонникам и служителям изящ­ных искусств. В наши дни, как и прежде, едва ли, я думаю, най­дется среди поэтов, живописцев, скульпторов и романистов один, не приверженный — или хотя бы не склонный — к признанию дивных чудес невидимого глазу мира. А уж поэты и живописцы высших степеней, сочинители и творцы — те непременно имеют в душе мистическую струну. Но, впрочем, все это — лишь отсту­пление и уводит нас в сторону от цели.

О призраках у нас так давно не было ни слуху ни духу, что нынче всякое привидение показалось бы нам в новинку, и я наме­рен изложить здесь рассказ, слышанный мною когда-то в детстве из уст одной престарелой родственницы, которая умела заставить меня поверить в нем каждому слову — ибо умела убедить меня, что каждому слову в нем верит сама, и в этом, пожалуй, весь се­крет. Моя бабушка была почтенная дама, жительница Каролины, где во время Революции находился театр почти непрестанных во­енных действий. Она благополучно пережила многие ужасы вой­ны, коим поневоле оказалась свидетельницей, и, обладая острой наблюдательностью и отличной памятью, имела в запасе тысячу рассказов о тех волнующих временах и часто долгими зимними вечерами разгоняла ими мою сонливость. Из этих легенд и мой рассказ; если же я еще прибавлю, что не только она сама свято в него верила, но и другие ее сверстники, посвященные в ту часть событий, о которых могли знать посторонние, тоже разделяли с ней ее веру, — тогда неудивительным покажется серьезный тон моего повествования.

Революционная война тогда только завершилась. Англичане ушли; но заключенный мир не принес покоя. Общество находи­лось в состоянии брожения, естественного для той поры, когда не улеглись еще страсти, вызванные к жизни семью долгими годами кровопролития, через которые только что прошла нация. Штат наводнили авантюристы, бродяги, преступники и прочее отребье. Солдаты, отпущенные по домам, полуголодные, изверившиеся, хозяйничал на больших дорогах, всевозможные отщепенцы повыползали из укрытий и бродили вблизи жилищ, боясь и ненавидя; патриоты шумно требовали правосудия над тори — приверженцами британской короны — и подчас, опережая ею, сами вершили расправу; а тори, если улики против них были красноречивы и неопровержимы, препоясывали чресла для дальнейшей борьбы. Лег­ко понять, что в таких условиях жизнь и собственность не имели надлежащих гарантий. Отправляясь в путь, брали с собой обычно оружие, чуть что пускали его в ход и старались по возможности путешествовать под охраной.