Грех 22.10.08

«Как, в сущности, несерьезна стала религия, когда перестала быть основной формой жизни общества. Убрали ад, потом грех — и вот ничего не осталось, кроме духовного ширпотреба. Однако страха в мире гораздо больше, чем раньше, — только это совсем не страх Божий».

Прот. Александр Шмеман. Дневники.

I. ЛЮБОВНИКИ

Есть два типа адюльтера, к которым общество относится с величайшей снисходительностью — хотя снисхождения, по общему мнению, заслуживает любой прелюбодей; прелюбодеяние — это младший грех, грешок. «Что, водятся за тобой грешки?» — и собеседник отвечает неудержимой улыбкой малопочтенного лукавого довольства. Затрудняюсь даже описать это особое выражение — иное вполне пристойное (при обыкновенных вопросах) лицо расплывается в такую откровеннейшую дионисийскую маску, что аж жаром обдает — вылезает ночная подкладка.

Итак, первый тип общественно оправданного, умственно «обмятого», «узаконенного» прелюбодеяния — это «адюльтер-отдушина». Любовная связь зрелых (от тридцати, от сорока лет) пленников большого города, «приличного» круга. И он, и она — семейные люди. У обоих супруг — ровно дышащий соратник, брат по удаче, неудаче, недоудаче. Подрастают дети, заботы требуют старики. За плечами у наших героев — ночная печаль, отчаяние, утекание жизни. Машины, как волки, воют в ночи. Они уже забыли о себе, ничего «для себя» не ждут, строят жизнь такую, какая получилась. Смирились. И вдруг — откуда ни возьмись — маленький комарик, а в руке его горит маленький фонарик. Пошли на огонек: «не переспать, так согреться». Ты, именно ты, опять кому-то нужен, кто-то без тебя не может. Хлеб адюльтера.

Второй тип — «секс в маленьком городе» — не хлеб, конечно, но не менее важная материя — зрелище, театр, цирк. Особая любовная атмосфера в поселках, провинциальных небольших городах. Человек живет в единстве с обществом, с миром; главное в жизни — семья, и, следственно — любовь и ухаживание, и ревность, и тревоги, и мороз вдоль позвоночника, и ленты на машине, и чужая жизнь. И что же — все самое интересное должно кончаться в день свадьбы? Как в любовном романе, как, простите, в сказке? А дальше чем жить? Тоска по самореализации, пустота повседневной жизни — плодороднейшая почва для самых разнообразных морально-нравственных приключений.

Перед нами, конечно, грубо набросанная схема; эти два типа прелюбодеяния одинаково тянутся к одному общему страху — страху «бессмысленности жизни». Страх, прямо скажем, не Божий, а ВЦИОМовский — входит в обычную линейку опросов. Признаются в этом страхе (мол де, испытываю) 0.05 процентов россиян. Я, правда, считаю, что это страх настолько важный, что — задавленный. Все боятся, никто не признается.

Адюльтер уж не первое столетие живет в благожелательнейшей атмосфере — «человек сам распоряжается своим телом и своими чувствами», «жена не собственность», и т. д. Главная трагедия давно разрешена — развод превращает всякое прелюбодеяние в гораздо более «спокойный» грех — блуд, а то и в новый брак. Но все дело в том, что новое время перевернуло добродетель — прелюбодеяние (грех, повторимся, более серьезный, чем блуд) ныне считается более милосердным, более праведным поступком, чем блудодейство и развод, — гуляет, каналья, а семью-то не бросает! К черту предательство тела, и предательство чувства — если нет предательства долга и кошелька!

Где только заведется дискуссия о семье и грехе, там, разумеется, звенит великое слово «свобода». Каждая свободна. Каждый свободен. «А если это любовь?» Ну, предположим.

Но ведь со свободой у нас все очень непросто — принято считать, что русский человек свободу не переваривает. Нет фермента — общественная химия северная, крепостная, грубая.

Вот и язык — великий накопитель смыслов — свидетельствует о сиротском положении слова «свобода». «Свободен!» — что значит? Значит, не нужен ты тут никому. Иди вон, сирота. Что такое — «свободная женщина»? Нехорошее, пустое словосочетание.

Свобода — это заброшенность. Освободился? Молодец. Вышел на свободу с чистой совестью — ну и шагай себе по дороге из желтого дерьмеца, по расползающейся глине до ближайшего полустанка. Все, кормить три раза в день больше не будут.

А вот несвобода — это обязанности, это жизнь.

Вот представьте себе — центр Левады задал отечественному обывателю вопрос: «Чувствуете ли вы себя свободным человеком?» Результаты показались мне ошеломляющими. Послушайте, что говорят соотечественники: «Невозможно быть свободным, если есть обязанности перед семьей и обществом»; «Когда есть семья, ты не можешь быть свободным». Вопрос поставлен более определенно: «Но кто-нибудь есть свободный?». Ответ: «Кто безмозглый, ни о чем не думает»; «псих, если брать нашу страну»; «Блаженный»; «Бомж»; «Совершенно свободный человек — это нищий, не имеющий семьи и близких»; «У меня содержание коттеджа ежемесячно требует двадцати тысяч, семья восемь человек — о какой свободе может идти речь!»