Грех

Вздохнув, она сдержала порыв, невнятно что-то пробормотала, должное обозначать благодарность, и просто пошла по дороге, ведущей к ее дому.

Не оглянувшись.

* * *

Совершенно незаметно наступил вечер, пронзивший холодом весь дом. Она даже не стала включать обогреватель, так как боялась, что от тепла ее может стошнить. Сама мысль про огонь и тепло вызывала у нее дрожь отвращения.

А еще по очереди позвонили Фрэд с Трэйси и сообщили, что фотографии готовы и даже придуманы душераздирающие надписи к ним.

А ей осталось только написать статью.

Голос Трэйси был, пожалуй, сочувствующий. Ну, конечно же, она ведь видела фотографии. А Фрэд лучился восторгом и экстазом – ему все было нипочем.

Напившись успокоительным и поставив перед компьютером большой стакан и бутылку с минералкой, она стала писать, глядя в синеющее небо, почти закрытое ветвями дерева.

Ей хотелось бы писать механически, отстраненно, но образы получались слишком яркими. Намного ярче, чем ей бы хотелось.

И картины, словно ожившие образы, вставали перед ее внутренним взором. А произошедшее прокручивалось, словно повторяющиеся пытки в древних застенках Инквизиции.

К концу статьи ее снова стало мутить. Отправив ее факсом все еще сидящей в офисе Трэйси, для завтрашнего номера – его решили спешно выпустить завтра, хотя до пятнадцатого апреля было еще две недели, – она расслабилась, словно обмякнув на удобном вертящемся мягком стуле.

Ей показалось, что из нее выпили все соки.

«По крайней мере, надеюсь, что начальник будет доволен. Вампир он редкостный», – с невеселой кривой улыбкой подумала она. «Может, попьет моей кровушки – и успокоится? Ага, как же! Ему это слишком нравится. Три месяца… Мне кажется, я сойду с ума! А ведь я еще не просидела с ним ни дня в офисе! И мне почему-то кажется, что он не позволит мне сидеть дома и писать статьи, даже при наличии домашнего компьютера, факса и других технических прелестей. Слишком уж он жаждет видеть меня», – ее передернуло.

Вздохнув, она буквально поползла на кухню, отнесла чашку и поставила ее в раковину. Затем долго мыла, почти не замечая, что делает. Струи почти ледяной воды, скользящие по коже рук, как-то успокаивали.

Затем она отправилась в ванную и долго мылась в душевой кабинке, стараясь забыть и забыться.

После дневного нервного срыва она чувствовала, как постепенно накатывает усталость.

Женщина чувствовала себя совершенно истощенной.

* * *

Несмотря на то, что она была вымотана, всю ночь ей снились кошмары. Как следует уснуть она смогла только под утро – и через два часа ей уже пришлось вставать.

Первый рабочий день с новым шефом. Уже от одной этой мысли можно было сойти с ума и покончить с собой в приступе утренней депрессии.

С трудом поднявшись, она поплелась в душ, где зеркало продемонстрировало ей привычные уже синяки под глазами и мятую физиономию.

«Прекрасно! У Джона Вэйна теперь появится еще больше поводов меня унижать и тыкать моим потрепанным видом!» – с тоской подумала она, залезая в душевую кабину.

Прохладный душ немного привел ее в чувство. Она всегда успокаивалась, глядя, как стекает вода по пластмассовым стенкам душевой кабины. Ароматный гель с запахом вишни придавал коже необходимую мягкость, а телу – легкость. Возможно, это была лишь сладкая иллюзия самовнушения – но почему бы и нет?

Этот сладостный наркотик, по крайней мере, был безопасен, хотя и вызывал привыкание.

Рита никогда не думала, что тема собственной внешности когда-нибудь будет для нее столь болезненной. Раньше в юности, сразу же после изнасилования, она мечтала стать уродиной, чтобы на нее никто никогда больше не покусился. Но с возрастом женское начало, оказавшееся в ней неожиданно сильным, взяло свое. И ей понравилось быть красивой, привлекать внимание, ухаживать за своей внешности. Благо, собственные отнюдь не маленькие гонорары и те деньги, которые регулярно поступали на нее счет со счета отца, позволяли отдаваться этому занятию со всем пылом и изобретательностью. Да и постоянное общение со знаменитостями приучило ее к определенному стилю в одежде и собственной внешности.

Теперь же… с одной стороны она по-прежнему хотела оставаться моложавой и привлекать внимание мужчин. А с другой… если было страшно снова представить себя в объятиях бывшего насильника.

Но Рита должна была признать перед самой собой, что второй раз это было уже не так разрушающе, как в первый.

Возможно потому, что к разврату она уже привыкла, да и навидалась в жизни достаточно, чтобы считать себя самой несчастной на свете.

Как показал опыт – к счастью, чужой, – бывает и хуже. Гораздо хуже.

Насколько хуже – показал опыт Инквизиции и дерзкое перо Маркиза де Сада. Да и подвиги современных маньяков.

Она вытерлась, закуталась в халат и вышла в коридор.