Грех и другие рассказы

Через несколько часов я выехал к развилке — мой путь перерезала четырехполосная трасса. И здесь наконец я увидел фуру, которая шла слева, и мне было радостно ее видеть, потому что не один я в этой мерзлоте затерян — вот, пожалуйста, дальнобойщик жмет на педаль.

«Пустой едет, поэтому не боится ни ГАИ, ни черта и тоже, быть может, рад меня видеть...»

Так думал я, рывками нажимая тормоз, чтобы пропустить фуру, но дорога не держала мою машину, колеса не цепляли асфальт. И даже ветер, кажется, дул в заднее стекло, подгоняя меня, подставляя мое тело, заключенное в теплом и прокуренном салоне, под удар.

«Ивау! Га!»

«Доброе утро, пап...»

Я рванул рычаг скоростей, переставляя с «нейтралки» на вторую, потом немедля на первую — пытаясь затормозить так. Машину дернуло, на мгновенье показалось, что она сбавила ход, но я уже выезжал на трассу и смотрел тупо вперед, в пустоту и опадание белоснежных хлопьев. Слева в мое лицо, отражающееся безумным глазом в зеркале заднего вида, бил жесткий свет.

Дальнобойщик не стал тормозить, а вывернул руль и мощно вылетел на пустую встречную. Фура, громыхая и взмахнув огромным хвостом прицепа, проехала у меня пред глазами, быть может в полуметре от моей машины.

Когда взметнувшая облако снега громада исчезла, я понял, что все еще медленно качусь. И мягко покачиваю рулем, словно ребенок, изображающий водителя.

На первой скорости я пересек дорогу. Дальнобойщик около ста метров ехал по встречной, а потом свернул на свою полосу, так и не остановившись, чтобы сказать мне, что я... Что я смертен.

Я приоткрыл окно и включил вторую скорость. Затем — третью и почти сразу — четвертую.

Иными словами...

Стихи Захарки

* * *

По верховьям деревьев бьет крыльями влага,

наклоняет лицо задышавшая зелень,соловеет слегка чернота мокрых ягод —их дожди укачали в своей колыбели.В отраженье меж век, распросоньем расколотых,был туман; и земля, и сырая смородина,и трава под ногами, рябая от холода,приласкались ко мне, притворяясь, что — Родина.

* * *

Я жил уже не раз,но больше жить не смею.То чувственная страсть,то вздорная идеядожить мешали мне,дособирать все крохи.

И нежил сладкий снегеловые дороги.Прости мне, отче, чтоя не имел желаньяловить горячим ртомпоследнее дыханье.Судьбы дар, как ни жаль,я не берег, не ластили жизни не держалза скользкие запястья.Не сетуя, не злясь,я опадал неспелым.Душа в который разлегко прощалась с телом.От столь коротких встреч

и частых расставанийвместить не в силах речьвремен и расстояний.Я жил так часто, чтозабыл места и числа.И вспоминать о томздесь не имеет смысла.На войнах мировыхне успевал стареть я —погиб на двух из нихи попаду на третью.

* * *

Как ногти вырастают после смерти,вот так же чувство мое к вам,

со всею подноготной грязью,по истеченьи срока жизни,движенья своего не остановит.Не бойтесь — если осень будет долгой,она не будет вечной;впрочем,вот этого и нужно вам бояться.Декабрь с обезображенным лицом,и я с заледеневшими руками,и вы, замешана на запахе сирени,и с волосами цвета мокрых вишен,и с прочей дурью,прочей дрянью,прочей ложью.

* * *